Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка

Вернуться   Стихи, современная поэзия, проза - литературный портал Неогранка, форум > Наши пациенты > Палата N5 : Прозаики > Читальный зал

Читальный зал крупная проза, романы и повести


Ответ
 
Опции темы

Погибшие легионы. Роман

Старый 09.03.2010, 21:04   #11
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Ист.роман. Гл.V.Тевтобургский лес


Глава V. Тевтобургский лес

И вот, наконец, легионы вошли в Тевтобургский лес – местность дикую, унылую, недобрую. Покрытые чащей невысокие холмы и горы подступили вплотную к дороге. Серые, угловатые скалы или огромные валуны торчали на холмах: казалось, разыгравшиеся в далекие времена гиганты набросали их здесь, среди лесов и болот.
Что-то мрачное, колдовское и недоброе было в окружавшей римлян природе! В памяти невольно всплывали слышанные от германцев сказания о великанах-турсах, о подземных карликах цвергах, о лесных колдуньях и крылатых валькириях. На какой-то момент показалось, что погода начала улучшаться. Дождь перестал, потеплело, и в рваных проемах между облаками появились куски голубого веселого неба. Но потом снова все потемнело, нахмурилось. Зашумел, завыл ветер, раскачивая вершины деревьев. Низкие, черно-серые, клубящиеся тучи поползли на лесистые склоны. Поднялась настоящая буря: дождь полил, как из ведра, над горами, уже совсем близко, засверкала ослепительным огнем, зазмеилась молния. Небо как будто лопалось, рвалось над головами солдат вместе с ударами грома. И казалось, что сами германские боги, поднявшись из своих укрытий, из пещер, болот и священных рощ, ополчились на них.
Воображение у Квинта разыгралось не на шутку. Он видел то скользящие по воздуху меж древесных стволов и сучьев темные, как будто женские силуэты, то крошечных, безобразных людей, прячущихся между мшистых камней, хохочущих над ним и мерзко кривляющихся. А порой какой-нибудь валун, торчащий выше по склону горы, казалось, грозно хмурился, насупливая брови, гримасничал, точно голова варварского бога, торчащая из земли. Похоже, и с другими солдатами творилось то же самое.
Невольно скользили по размокшей земле ослабевшие ноги, руки не так крепко держали оружие, как обычно. То и дело кто-нибудь из легионеров падал, оглашая проклятиями округу. Пора было уже остановиться и начать строить лагерь. Но места для этого были неподходящие, и войско упорно шло вперед, по малознакомой, враждебной местности; а следом тащились повозки испуганных чиновников, купцов, продажных женщин, ремесленников, трактирщиков, скупщиков зерна, кож, вяленого мяса, торговцев рабами, - словом, всей той мелкой рыбешки, что облепляет туловище огромной армии во время длительного постоя.
Квинт остановился и присел на корточки, чтобы завязать ремешок у калиги, как вдруг услышал знакомый уже боевой крик и пение германцев. Отдаленный поначалу, этот зловещий звук грозно, быстро нарастал и неуклонно приближался. И сразу оглушающе громко завыли боевые рожки и букцины, зазвучали команды.
- К оружию! В строй! Собраться вокруг значков!
В этот раз Квинт даже не успел толком испугаться! Кругом суетились солдаты. Толкаясь и ругаясь, они бежали к своим знаменам. Некоторые, чтобы не терять времени, становились в первые попавшиеся ряды. Квинт вскочил и бросился к своим товарищам. Кто-то схватил его крепкой рукой и сильно дернул. Влетев в строй, он близко увидел лицо Марка. Наглухо застегнутый шлем с нащечниками странно изменил его, делая грубые черты правильнее и красивее.
- Что рот открыл, молокосос? – спросил ветеран, с каким-то зловещим весельем в голосе. – Рядом будь! Вон они, уже близко.
Германцы с криком мчались вниз по склону горы, густо заросшему соснами. Их были толпы, сотни, тысячи человек. Виднелись конные со значками – насаженными на древки серебряными изображениями диких зубров, вепрей и медведей. Очень скоро они уже были внизу, на лугу. Когорта, выстроившись в боевую линию, двинулась с места, и Квинт шагнул вместе со всеми, держа перед собой щит. Кто-то с силой толкнул его в спину, отчетливо выругался. Прищуриваясь от дождя, секущего лицо, он видел, как ярко-зеленое пространство луга перед строем съедается стремительно набегающей толпой.
- Дроты готовь!- прозвучала команда.
Что-то с силой ударило в его скутум, едва не выбив щит из рук. Квинт с удивлением увидел вонзившуюся в него, еще трепещущую стрелу с красным древком и белым оперением на конце.
- Бросай!- пронзительно, срываясь на визг, закричал в этот момент где-то рядом совершенно незнакомый, режущий голос. И если бы кто-нибудь сказал ему, что то был голос центуриона Гая – Квинт очень сильно удивился бы этому!
Марк разбежался, сделав несколько шагов. Он с силой метнул свой дротик, продев руку в ременную петлю. Не успев ничего подумать, ни прицелиться толком – юноша поступил так же. В этот момент у него было такое ощущение, словно делает это кто-то другой. Задрав во время броска голову, он увидел на миг темно-серое, низкое, закрытое тучами небо. По нему стаей неслись дротики, похожие на вытянувшихся птиц со сложенными крыльями и стальными клювами, сотнями выпущенные и с той, и с другой стороны. Слышен был громкий стук и звон, с которым они ударялись в щиты и панцири легионеров: словно множество железных молотков дробно стучали по металлу. Один из дротиков вонзился рядом с его ногой и глубоко ушел в мокрую землю. Кто-то громко закричал совсем рядом, закашлялся, давясь, захлебываясь кровью.
Квинт наклонился и вырвал из земли вражеский дротик. А когда поднял глаза,- то с ужасом, от которого моментально заледенело в груди, совсем близко от себя увидел густую толпу германцев. Сплошная стена раскрашенных щитов и выставленных фрамей быстро надвигалась на римлян, грозя смять, снести, втоптать в землю. Со страху Квинт бросил в нее дротик тупым концом, как палку. Стоял жуткий шум: все кричали – и напавшие херуски, и легионеры.
- В строй, в строй! - едва различил он команду.
Марк снова был рядом, держа наизготовку тяжелый пилум. Квинт высоко поднял щит и тоже выставил вперед пику. Боковым зрением он видел чье-то лежащее на земле, окровавленное, неподвижное тело.
- Бегом вперед! Копьем бей!
Стараясь держать строй, солдаты побежали вперед, прикрываясь щитами. Марк снова вырвался вперед. Квинт видел, как он с разбегу просадил насквозь какого-то германца.
- Бей, режь, круши!- неслось со всех сторон.
Все смешалось у Квинта в глазах. Маячило чье-то оскаленное, залитое кровью, заросшее бородой лицо. Юноша бил копьем, стремясь угодить в него, а оно попадало на что-то твердое, соскальзывая в сторону. Потом тяжелое древко вывернулось из руки, едва не вывихнув кисть. Квинт сам не помнил, откуда в руке у него появился меч: он глупо махал им над головой, стараясь понять, куда идти и что делать.
Перед глазами качалась раздерганная куча людей. Иногда внезапно открывалось перед ним пустое пространство, и в десятке шагов от себя он видел ощерившихся, отпрянувших назад германцев. Длинные волосы метались по их плечам, они прикрывались щитами, целили в солдат фрамеями и рычали, как дикие волки. От рунических знаков и металлических изображений животных рябило в глазах. Кто-то совсем рядом жутко взвыл, на невероятно высокой, душераздирающей ноте: казалось, человеческое горло не способно издать подобного звука. Под ногами у Квинта лежал человек с расколотой, размозженной головой. Вдруг сделалось как-то гораздо просторнее. Легионеры все дружно рванулись вперед.
Шагах в пятидесяти от себя он видел толпу убегающих германцев. Некоторые раненые отстали, с трудом ковыляя, напрягая все свои силы в тщетном стремлении спастись. Они оглядывались на нас: ужас и злость были написаны на их лицах, точно у зверей, попавших в западню. Марк Мероний, в стремительном рывке догнав одного из них, с размаху вогнал ему в прикрытую шкурой спину гладий. Он вошел как в масло, по самую рукоять. В этот момент Квинт споткнулся и со всего разбега повалился в неглубокую яму с водой, загремев доспехом и подняв кучу брызг. Когда он с ошалелым видом выбрался оттуда, машинально отряхиваясь, – все уже кончилось.
Германцы снова скрылись в лесу. Легионеры возвращались обратно, собираясь под значки манипулов. Марк вразвалку, не спеша, с важным видом подошел к товарищу, держа в руке длинный, тяжелый меч с блестящей рукоятью. Мероний был весь перепачкан болотной тиной и кровью.
- Ну и волка я сейчас завалил! – сказал он горделиво.– Полюбуйся, какую живопыру взял у него…Красавец! Рукоять серебром покрыта. Настоящий скрамасакс, между прочим!
Квинт тоже с ног до головы был в грязи. Струйки мутной воды стекали по шлему и лорике, еще недавно столь блестящей, так старательно начищенной. Мимо провели пленного: голова у него была вся в крови, зубы спереди выбиты, на груди как будто корзину спелой вишни раздавили. Вид у германца был абсолютно потерянный. Потом он увидел знакомого легионера из третьего манипула: тот сидел на земле, закинув назад голову, выставив острый кадык, оскалив зубы, стонал и всхлипывал. Один глаз у него был выбит и болтался на какой-то, как ему показалось, тоненькой красной ниточке. Вокруг суетились товарищи.
- Ты не ранен?- спросил его Марк, хватая за руки. – На плече, погляди-ка?
Квинт посмотрел – и верно: под плечом, с внутренней стороны, была длинная, кровоточащая и довольно глубокая рана. Короткий шерстяной рукав туники был разорван.
- Это тебя дротиком задело вскользь. А ты и не заметил? Вот что страх с человеком делает. Да что там, у меня самого до сих пор колени дрожат… Идем со мной.
Марк отвел юношу к дороге, присел и достал из мешка нитку с иголкой – ту самую, которой вчера вечером штопал свои калиги. Облизав иглу языком, он принялся зашивать рану. Квинт невольно заскрипел зубами; но он так был потрясен страшными впечатлениями этого дня, такое напряжение еще владело им, что даже на эту боль он не обратил особого внимания.
.

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 09.03.2010, 21:05   #12
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман. Гл.V.Тевтобургский лес


Вокруг лежали мертвые тела, - страшные, окровавленные, пронзенные насквозь дротами, с разбитыми или напрочь отрубленными головами. Шагах в десяти валялся тот самый хилый солдатик, которого днем бил палкой центурион Фабий за лень. Германский дротик-ангон вошел ему прямо в рот, выбив зубы. Он лежал навзничь, широко разбросав руки и ноги, а из раскрытого, полного кровью рта торчало толстое древко. Непрекращающийся дождь монотонно стучал по стальным пластинам его лорики, и по свалившемуся с головы металлическому шлему.
Марк посмотрел на него и сплюнул. Это было его обычной манерой выражать свои чувства.
- Гляди-ка, - сказал он хладнокровно. – Этот еще и обделался перед смертью!
И действительно: между разбросанных ног мертвеца растекалась омерзительного вида лужа.
- Клянусь Венерой, не хотел бы я так умереть!
Он снял с головы шлем и подставил дождю свою лысину.
– В грязи, в крови, с германским дротиком в зубах. Еще и в собственном дерьме!
- А как бы хотел? – спросил Квинт. Его трясло, и зубы невольно вызванивали друг об друга.
Марк засмеялся, отрывисто, грубо, резко и страшно, будто залаял.
- Да никак! – и он грубо выругался. – Я бы хотел жить вечно. Так ведь все равно не получится.
Он наложил последний широкий стежок, скусил зубами нитку и покачал головой.
- Порядок, - сказал он удовлетворенно. – Теперь все будет хорошо, приятель. Теперь заживет, как на собаке.
- Спасибо тебе, друг, – сказал Квинт с чувством, обнимая его за плечо. Странно ему было, что Марк – этот угрюмый, вечно недовольный, грубый и недалекий, вроде бы, человек – заботится о нем, как о родном брате. – Ты-то сам как? Что со щекой?
- Это ерунда, - ответил ветеран, ладонью размазывая кровь. – Пустяки, царапина! Кончиком меча успел полоснуть германец перед смертью.
Он наклонился, зачерпнул пригоршню воды из лужи и умылся. Потом снова искоса глянул на пригвожденного к земле парнишку.
- Такое я уже видел в Иудее, - заметил он. – Иные по три раза в бою обделаются. Вот почему всегда полезно облегчиться перед сражением. Все как-то пристойнее. Ты-то не наложил полные подштанники?
- Да вроде бы нет, - ответил Квинт с шутливым видом. – Вроде сухие пока.
Он как будто вполне овладел собой, даже дрожь почти унялась.
- Молодец, - сказал Марк серьезно. - Для парня, впервые попавшего в такую серьезную заваруху, ты держался молодцом.
- В самом деле? – спросил Квинт. Молодцом? Это я-то, который не соображал ничего? Который бросил во врага дротиком, точно простой палкой?
- Молодцом, молодцом, - повторил Марк. Видно было, что думал он уже о чем-то другом. – Однако снова пора строиться. Вон и центурионы орут вовсю. Наш дурачок Гай прямо покраснел весь. Похоже, эти псы скоро опять на нас навалятся. Ну и денек, будь он проклят! Ну и денек, бессмертные боги!
На дороге царил полный бардак. Легионеры сносили на повозки стонущих раненых, били лошадей и мулов палками, вытягивая телеги из грязи. Всадники в развевающихся по ветру плащах проносились в различных направлениях, как будто черные птицы беды. На обочине лежали убитые. Раненая стрелой лошадь билась в постромках и оглушительно ржала до тех пор, пока Умник Секст не прикончил ее ударом тяжелой германской палицы. Застрявшую посреди дороги повозку гражданских солдаты опрокинули, рассыпав их вещи по дороге, и изрубили топорами в щепки, открывая проход. Семитского вида старик, с большой лысиной и длинной курчавой, полуседой бородой стоял рядом с потрясенным видом, наблюдая, как легионеры равнодушно топчут в грязь его добро. К нему испуганно жалась черноглазая девочка лет восьми, закутанная в черный платок. Легионеры шагали мимо, обходя старика. Потом какой-то парень из третьего манипула, злобно нахмурившись, с силой толкнул его в сторону тупым концом копья.
- С дороги, иудей! - крикнул он строго.
Центурия построилась на поле рядом с дорогой. Сделали перекличку: в строю недоставало восемнадцати человек. Семеро из них были убиты и лежали сейчас в самых разнообразных позах на мокрой траве. Дождь, припустивший с новой силой, барабанил по мертвым телам, прикрытым плащами.
- Вот оно как! - сказал Марк задумчиво. – Утром вышли себе спокойно из лагеря, никакого лиха не ждали. А теперь семерых человек из центурии как не бывало. Как будто и не рождались на свет… Одним махом слизнул их Орк, отправил к себе в пасть! Да еще больше раненых: кто-то из них тоже не увидит завтрашнего утра. Вот она, солдатская судьбина. Помнишь нас вчерашний разговор? И кто знает, что нас ждет еще сегодня?
Он устало потер ладонью лицо, размазывая по нему грязь и кровь.
- И этот дождь, будь он проклят! Ну как воевать при такой погоде? Вправду, что ли, германские боги ополчились на нас? Мерзкая страна!
Они довольно долго стояли в поле, пропуская мимо себя обоз. Повозки гражданских катились в два ряда, вперемежку с телегами, на которых везли баллисты, деньги, раненых солдат. Некоторым доктора тут же, на месте, делали перевязки, и даже целые операции: вырезали из тела наконечники стрел, извлекали раздробленные куски костей из ран, отрезали раздробленные кисти и ступни. Если раненый умирал под ножом, его оттаскивали в сторону и бросали в кучу голых синевато-серых тел, наваленных у дороги.
Примерно два десятка пленных германцев, с угрюмыми лицами, многие из них окровавленные, наспех перевязанные грязными тряпками, копали могилу для павших. Римляне не могли увезти с собой тела убитых, а оставлять лежать под открытым небом не хотели: нехорошо, если ими попользуются лисы да волки, а маны, души умерших потом будут бродить по земле и тревожить покой живых. Возле кромки леса рассыпавшиеся в цепь легковооруженные солдаты, пращники-фундиторы и лучники, перестреливались с прячущимися за толстыми стволами германцами. Один из манипулов, построившись, ушел вбок по неширокой, вьющейся меж зарослей камыша дорожке: его послали выбить противника с близлежащего холма. Следом за ним рысью отправилась конная турма: галльские всадники, нахохлившись, накинув на голову капюшоны, уныло подпрыгивали на спинах своих невысоких лошадок, чавкающих копытами по грязи.
Квинт все посматривал на дорогу, надеясь увидеть тележку Квартиллы, и в ней черноволосую девочку Хрисиду, с которой еще сегодня ночью он вовсю занимался Венериными боями – до стона, до сладкой дрожи во всем теле, до тумана в голове… Так давно это было, казалось ему!
«Что с ними?» думал он. «Целы ли? А если германцы прорвались и захватили их? Если я ее больше никогда не увижу?»
Марк, ходивший собирать оружие с убитых римлян и обыскивавший трупы мертвых херусков, возвратился в строй.
- Да, братишка Квинт, попали мы с тобой в хо-орошую передрягу, - сказал он невесело. – Я разговорился тут с одним тессерарием. Тот привез приказ нашему герою Фабию. Говорит, впереди было еще хуже. Германцы устроили там укрепление, самый настоящий oppidum. Представляешь? Пехотный манипул пошел в обход и попал под удар с фланга. Конница загнала наших ребят в болото. Только шестеро человек выбрались оттуда. Почти двести человек полегли на месте за каких-то полчаса! Вот как! Или же попали в лапы херусков…
Он посмотрел на юношу и с задумчивым видом покачал головой.
- Клянусь Венерой, не знаю, что хуже. Лично я в таком случае предпочел бы броситься на меч.
- Будем надеяться, что до этого нам с тобой еще далеко, - ответил Квинт угрюмо.
- Да уж! Нам с тобой теперь главное – выбраться отсюда живыми. Верно? Юноной клянусь, я не собираюсь подыхать в этих болотах. Нет, не собираюсь! - произнес Марк Мероний упрямо, выдвинув нижнюю челюсть и оглядываясь по сторонам с таким выражением, будто бросал вызов всему ополчившемуся на него миру. – Я еще увижу зеленые долины Италии, половлю рыбку в солнечный полдень под родным Неаполем! Ничего, приятель: дойдем до лагеря, разожжем костер, обсушимся, перекусим – сразу нам полегчает.
- Это точно…
- Сколько еще стоять-то нам? Пора дальше двигать, - обратился Марк к проходившему мимо центуриону Гаю.
- Подождешь, - сказал тот хмуро и прошел мимо, к знамени, у которого центурионы когорты собрались на совещание.
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 09.03.2010, 21:06   #13
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман. Гл.V.Тевтобургский лес


Пленные германцы закончили копать и вылезли из ямы, побросав лопаты. Они были разного роста и разных размеров, на все лады: высокие и не очень, молодые сухопарые парни и зрелые, взрослые мужчины. Был среди них даже один старик, лет пятидесяти с лишком, с полуседой широкой бородой. Он смотрел на римлян исподлобья, и все поглаживал бороду большой коричневой ладонью.
Солдаты сняли с германцев рубахи и кожаные плащи, с некоторых даже широкие штаны стянули: они стояли в одних набедренных повязках под дождем и дрожали от холода, от смертного страха. Старший центурион когорты Фабий Клемент, с обнаженным мечом в руке, прошел мимо них.
- На колени, черви! - скомандовал он германцам.
Те переглянулись. Некоторые поспешно опустились на колени. Четыре или пять человек остались стоять, гордо подняв головы. Среди них был и старик с седой бородой. Он что-то вполголоса бросил сердито, резко, стоявшему рядом на коленях юноше: как будто пролаял. Тот вздрогнул испуганно, посмотрел на него и снова поднялся на ноги. Юноша этот очень походил на него лицом и фигурой: судя по всему, это был его сын.
Фабий заметил это, подошел к старику и спросил:
- Как тебя звать, старый?
Тот посмотрел в лицо центуриона, в его жестокие, холодно поблескивающие из-под козырька шлема глаза, пожевал губами, и презрительно плюнул ему под ноги – плюнул самой настоящей слюной!
Фабий удивленно покачал головой. Он посмотрел на германца, потом вниз, на свой меч, и вонзил блистающее лезвие старику в живот. Некоторое время он задумчиво наблюдал за судорогами корчащегося под ногами тела, за тем, как хлещет на землю широкая рубиновая струя. Потом отошел обратно к строю.
- Они ваши, ребята, - крикнул центурион. - Выходи вперед, кто хочет позабавиться!
Несколько человек торопливо шагнули из строя. И Марк тоже пошел! Они, не спеша, приблизились к пленным. Видно было, что им хотелось продлить удовольствие.
- Только быстро, парни!- крикнул им Фабий. - Времени мало! Так что давайте без затей.
И прибавил весело: «Hoc aget (Делай свое дело)!» Это был обычный возглас жреца перед жертвоприношением.
Пленных перебили в три минуты. Тому молодому парню, сыну убитого старика, что в оцепенении стоял над трупом своего отца, ветеран Марк Мероний сначала ловким, прямо-таки цирковым движением подрезал поджилки на ногах своим отточенным мечом. Когда юноша со стоном упал, Марк сел на него сверху, прямо на грудь, отложил гладий в сторону и извлек из ножен большой кинжал. Еще живому, он отрезал херуску ухо, и только после этого перерезал глотку, взяв рукой за подбородок и из стороны в сторону поворачивая голову германца. Он действовал умело и споро, как мясник в своей лавке, и даже почти не забрызгался кровью. Юноша крикнул несколько раз, страшным, нечеловеческим голосом, потом захрипел и забулькал, судорожно дергая ногами, умирая…
Квинт посмотрел по сторонам: большинство солдат глядели на расправу равнодушно, с усталыми лицами, думая, очевидно, о своем. Некоторые улыбались и переговаривались между собой, обсуждая поведение пленных перед смертью и действия наших товарищей. Один молоденький солдатик оглянулся на него с выражением недоумевающего ужаса на лице, как будто спрашивая: «Это так нужно? Это правильно?»
Тела своих убитых римляне побросали поспешно в яму и присыпали землей, притоптали, навалили несколько камней, полили сверху вином и воткнули в землю толстую палку, на которую надели снятый с убитого легионера шлем.
- А вот это зря сделали, - заметил Марк, подходя к товарищу и вытирая полой плаща лезвие кинжала. – Херуски придут, увидят шлем, разроют могилу, тела вытащат и бросят на съедение зверям. Ну да ладно. Теперь уже все равно. Придем в Ализон – поставим им кенотаф. Ты видел старика-германца? А? Каков? Как он плюнул-то, а? Будто из железа кованый старец… Если у них в войске много таких – туго нам придется, как думаешь?
Он подождал ответа, но Квинт молчал, глядя себе под ноги, не поднимая на ветерана глаз.
- До чего упрямый народ! – вздохнул Марк, и хлопнул приятеля по плечу. - Ну ладно, пошли отсюда, что ли! Нам еще долго топать-то…
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 10.03.2010, 23:18   #14
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Ист.роман. Глава VI. Засада


Глава VI. Засада

Темнело, когда они вышли на поле, где уже начали строить лагерь. Дождь стихал, и гроза отшумела где-то в стороне, над горными хребтами; но все еще мелко моросило с неба, и вооружение, панцири и шлемы мокро лоснились, покрытые влажной пленкой. Часть когорт стояли в боевом охранении: соседняя гора была сплошь занята германцами, накапливавшими силы и, судя по всему, готовившимися еще к одной атаке. Остальные рубили лес, носили стволы деревьев для частокола, копали ров, и выброшенную землю использовали для насыпания вала, на котором поспешно вбивали в землю толстые колья и сооружали бревенчатые башни. Другие солдаты перед рвом устраивали различные ловушки и заграждения: копали «волчьи ямы», устанавливали в них железные «стрекала», «могильные столбы» и «лилии». Все поле кишело занятыми работой легионерами. Работа эта шла быстро и отчетливо, как обычно. Все это солдатам приходилось делать за свою службу сотни и тысячи раз. Укрепленный лагерь, похожий на самую настоящую крепость, вырастал прямо на глазах. Когорту, в которой служили Марк и Квинт, рассыпали на краю поля в цепь, рядом с густо заросшим камышом болотом. Тут же, на поле, ближе к лагерному валу, виднелась огромная толпа гражданских, скопление мулов, лошадей и телег.
Квинту ужасно хотелось пойти туда и попробовать отыскать Хрисиду; но нельзя было отлучаться из цепи. Центурион Фабий то и дело проходил мимо строя, держа в руке свою увесистую палку, грозно поглядывая на солдат из-под козырька низко надвинутого шлема. Квинт заметил, что кусок поперечного посеребренного гребня с красным султаном был обрублен. Видимо, Фабию тоже порядком досталось во время боя. Внезапно он почувствовал к свирепому центуриону какую-то странную симпатию.
«Все-же он как может – заботится о нас», подумал юноша. «Конечно, он грубый, невоспитанный человек, мужлан с корявыми лапами. Но сколько ему пришлось перенести, прежде чем он стал центурионом? Сколько подобных битв пережил он на своем веку? Походы, тяжелая, изнурительная работа, сражения, грязь, кровь – вот что он видел за эти долгие годы. Можно ли его осуждать за то, что он зачерствел, закаменел душой, превратился в полузверя?»
В том странном, расслабленном состоянии духа, в котором Квинт находился сейчас, ему все виделось в каком-то другом свете. Странным и непонятным казалось, что он стоит в карауле, с копьем наготове, и ждет нападения херусков.
«Германцы…Что германцы?» размышлял он. «Они ведь такие же люди, как и мы. Так же хотят жить, и так же боятся умирать». Квинт вдруг вспомнил, какое лицо было у пленного германского парня, его ровесника, когда Марк подошел к нему со своим окровавленным мечом; вспомнил и гордого старика-отца, не пожелавшего умирать на коленях.
Что же, любят свободу, как и все люди, думал он; неужели за это их надо убивать? Все гордые и надменные рассуждения о том, что они, римляне – хозяева мира, что их удел управлять народами и держать покоренных в узде, которыми Квинт вчера потчевал Марка у лагерного костра – вдруг вылетели из головы.
«Почему люди должны непременно убивать друг друга?» приходило ему в голову. «Неужели они не могут жить в мире, дружбе, в любви? Честное слово: я рожден не для этого». Он смотрел на свой пилум, на его длинный, блестящий наконечник. Ему вспомнилось, как глупо, торопливо совал он этим копьем во время боя, пытаясь убить человека, пронзить его тело, пролить его кровь. Зачем? Почему? Все казалось ему бессмысленным.
Бросить оружие, снять панцирь и шлем, и уйти куда глаза глядят, спрятаться, скрыться – вот что было у него в голове. Но тут снова мимо бесшумным, кошачьим шагом проходил мимо Фабий. Глаза его по-рысьи поблескивали в сумерках, и невольно Квинт подтягивался, принимал воинственную позу и всем своим видом показывал: вот он - бесстрашный солдат Цезаря, готовый, если понадобится, умереть на своем посту.
Воздух синел все сильнее и как будто подрагивал. Дождь почти перестал, только налетал от речки неподалеку холодный, промозглый ветер, густо напитанный влагой. Пахло сыростью, прелой травой, болотом и камышами. Оглушительно квакали лягушки: похоже, целая армия их сидела сейчас в воде на болотистом поле и возмущалась непонятной суетой людей. Между камышами мелькали длинноногие цапли; несколько луней вилось над болотом. Где-то по соседству громко, тоскливо ухала выпь. А впереди, на высоком холме, буковый лес чернел и шумел листвой своих деревьев. Иногда там, в чаще, вспыхивали и двигались огни, и Квинт чувствовал, как знакомое волнение охватывает его. Там был враг, были германцы. Они стягивали со всех сторон свои силы, дожидаясь темноты, чтобы снова напасть и убивать римлян.
- Эй, ты не задрых, парень? – окликнул вдруг приятеля Марк, стоявший в паре десятков шагов поодаль. – Смотри, не проспи херуска. А то он подкрадется к тебе, и вмиг кишки выпустит.
- Не бойся, - отозвался Квинт бодро, перебрасывая копье из руки в руку. – Посмотрим, кто кому первый приложит!
И, странное дело, – он услышал его резкий, грубый, насмешливый голос, и снова сердце оделось броней, а недавние человеколюбивые мысли показались наивными, смешными и глупыми. Какая же чушь лезет порой в голову, подумал юноша насмешливо и немного раздраженно. Надо же, что надумал – снять панцирь и уйти! Куда уйти-то? В лес, к херускам? Чтобы они сделали меня рабом, заковали в цепи, заставили работать на себя, били бы плетьми – меня, римского гражданина? Чтобы издевались надо мной? Кормили объедками, плевали на меня? Или может быть, убежать в обоз, к Хрисиде, спрятаться под полой ее хитона? А потом херуски возьмут штурмом лагерь, перережут солдат, за волосы потащат девушку себе на потеху, а меня, забавы ради, затравят собаками?
Нет уж, лучше смерть бою, чем такое, сказал он себе. Так устроен мир: всегда кто-нибудь будет рабом, а кто-то – его господином. Tertium non datur! Третьего не дано. Так было, и так будет.
Или мы согнем сегодня голову германца под свое колено, заставим его работать, строить мосты и дороги, осушать болота и возводить города. Или завтра эти дикари, победив нас здесь, вторгнутся в цветущую, культурную Италию, сожгут прекрасные дворцы и храмы, опрокинут статуи и на обгорелых развалинах усядутся пировать! Вот как обстоит дело, дружище Квинт, сказал он себе; и жестокости сегодняшнего дня показались ему вполне оправданными. Даже поступок Марка уже не выглядел в его глазах таким чудовищным, как совсем недавно. Что делать, думал Квинт: ради победы любые средства хороши.
Это все от того, что давно не жрал, сказал он себе. Желудок у него уже порядком подводило. Квинт положил копье на плечо, достал из-за пазухи туники завернутую в чистую тряпочку лепешку с медом, которую вчера при прощании дала ему Хрисида, и принялся отщипывать от нее по кусочку и отправлять в рот. Лепешка показалась юноше необыкновенно вкусной. Надо бы Марка угостить, подумал он.
- Марк, старичок, ты как там? – окликнул он ветерана. – Живой пока?
- Живой… Вот только спать хочу, - отозвался тот живо. Похоже, он изрядно скучал, стоя на месте без дела. – И холодно, как в царстве старого Плутона. Когда уже нас уведут отсюда?
- А лопать хочешь?
- Что у тебя?
- Лепешка с медом.
- Гречанка твоя дала, что-ли?
- А то!
- Стало быть, ты вчера потрудился на совесть, - заметил Марк весело и добродушно.- Что же, давай.
- Лови!
Квинт бросил ему половину лепешки. Ветеран ловко поймал ее, и сразу целиком отправил в рот.
- Вку-усная, - сказал он с набитым ртом. – Старалась девчонка! Честно говоря, я тебе завидую. Хорошая она у тебя, сразу видно. И, похоже, - любит.
- Э-э, любовь…- молвил Квинт недоверчиво и скептически. – Не верю я бабам… Все они одинаковые. Может, она сейчас там, в обозе, с каким-нибудь толстым трактирщиком развлекается. А мы здесь мерзнем на сыром ветру, херусков ждем.
- Тебе-то что? От нее убудет, что-ли? Это ведь не амфора с вином; всяко тебе останется. Главное, чтобы она к тебе по-прежнему хороша была.
- Ну, не знаю…Мне все же не хочется иметь дело со шлюшкой, которая мне при каждом удобном случае станет рога наставлять. Мне хочется уверенным быть в человеке.
- А ты-то сам ей верен? Не с тобой ли мы недавно тайком бегали в лупанар за декуманские ворота?
Квинт засмеялся. Мероний напомнил ему историю трехнедельной давности, когда друзья купили отпуск у центуриона и решили покутить. Хрисида в этот день была занята на кухне. У Квартиллы случился наплыв посетителей: пришли германцы из соседних деревень, и она бегала вся взмыленная, распоряжаясь рабами и подавая на накрытые под навесом столы то вино, то закуски, то горячее. Тогда приятели отправились в недавно открывшийся лупанар, который на пяти повозках привез с собой старик иллириец, раскинувший большую палатку сразу за лагерным валом. Там было с десяток горячих испанских шлюх, и друзья развлеклись с ними на славу. Правда, под конец заявились кавалеристы, и завязалась ссора из-за двух славненьких темноглазых близняшек, которых нумидийцы хотели забрать себе. Девчонки были совсем молоденькие, хорошенькие и стройненькие, как тростинки; им было лет по тринадцать. Они уцепились за Квинта с Марком и просили не отдавать их черным страшным людям. Они жаловались со слезами, что те уже приходили пару раз, напивались, как свиньи, и залезали на них по двое-трое разом. Они говорили, что лучше побудут еще с приятелями, пусть даже за меньшую плату.
Нумидийцы горячились и злобно вращали выпученными глазами. Старик-хозяин, чувствуя недоброе, куда-то исчез. Его помощник-раб, огромного роста фракиец, тоже счел за лучшее не вмешиваться. Квинт, тронутый жалобным лепетанием близняшек, ощущал себя героем и римлянином, защитником слабых. Началась драка. Юношу сразу так двинули в глаз, что он перелетел через деревянную скамейку, за которую и взялся немедленно, как только вскочил на ноги. Марк расстегнул свой тяжелый ремень с висевшим на нем кинжалом, и вовсю им отмахивался, намотав его на руку. Какой-то щуплый солдатик из семнадцатого легиона, тоже отдыхавший в лупанаре и вмешавшийся в потасовку, здорово получил по голове и свалился под стол. Его привела в себя дебелая грудастая девка, с которой он проводил время. Солдатик выскочил наружу и обратился за помощью к проходившим мимо легионерам. Солдаты гурьбой вломились в лупанар, нумидийцы гортанными голосами принялись звать своих, и завязалось нешуточное побоище.

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 10.03.2010, 23:21   #15
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман. Глава VI. Засада


Девки орали, как резаные и, растрепанные, метались по всему лупанару; а человек тридцать или сорок солдат отчаянно колотили друг друга кулаками, пинали ногами в тяжелых калигах, размахивали ремнями и скамейками. Длилось это довольно долго, но всему прекрасному приходит конец: явились легионеры преторской когорты, за которыми успел сбегать пройдоха-старик, с ними центурион, и они принялись беспощадно лупить всех подряд тупыми концами своих копий и мечами в ножнах. Досталось и пехотинцам, и нумидийцам, и визжащим девкам, и даже флегматичному здоровяку-фракийцу, который всю драку простоял в стороне, прислонившись плечом к столбу, поддерживавшему перекрытие лупанара. Хитрый Марк сумел вовремя ускользнуть, волоча приятеля за собой; причем одна из близняшек намертво приклеилась к юноше, голосила изо всех сил и висла на плечах, как пиявка. Выбравшись из палатки, друзья совместными усилиями сумели стряхнуть ее с Квинта, и после дружно пустились наутек.
Наутро человек десять или пятнадцать драчунов, которые не успели смыться и которых захватили явившиеся солдаты, высекли перед строем на большой площади возле трибунала. Квинт с Марком стояли в заднем ряду своего манипула и посмеивались в кулак. Физиономии друзей были изрядно разукрашены, что выдавало их с головой; но они заплатили центуриону Гаю, и тот отправил приятелей на несколько дней в лес, рубить хворост, подальше от начальственных глаз. Вскоре передвижной лупанар снялся с места и покатил обратно в Галлию, поближе к Старым лагерям, Vetera Castra: видимо, старик-содержатель рассудил, что хоть цены там заметно ниже, зато работать спокойнее. Остались только те два лупанара, что стояли за квинтанскими воротами с самой весны, все долгое лето, и где все девки были так же знакомы легионерам, как старая, порядком изъезженная дорога.
- Да, гульнули мы тогда с тобой на славу! – сказал Квинт, припомнив эту историю. - Как ты того высокого нумидийца-то наладил ремнем-то по голове! Так он с подставок своих и полетел…
- Ремень в драке – первое дело, - заявил с довольным видом Марк. - Он для того и выдается солдату, я так думаю. Только надо уметь им пользоваться. Один раз я отмахивался им в одиночку от четверых здоровенных батавов. Это еще на той стороне Рейна было …Я отправился в город убиев на ярмарку, выпил там неплохо, ну, и сцепился с одним. Только нарезал ему хорошенько с обеих рук, оглянуться не успел, – а к нему еще трое бегут на помощь. Я тогда свой верный «цингулум» скоренько снял и на кулак намотал, вот прямо как в прошлый раз. Ну, говорю, выручайте меня, ты, братишка, и вы, бессмертные боги! И пошел им крутить над головой изо всех сил. Так скоро трое уже валялось в пыли у меня под ногами, а четвертый улепетывал со всех ног, как олень. И в Сирии он меня выручал пару раз, было дело…
- А девчонки эти были ничего. Да? Надо бы еще их повидать.
- Близняшки-то? Да, хорошенькие, молоденькие, свеженькие, еще не заезженные. Не чета этим толстым шлюхам из лупанара старухи Маммертины… Вот вернемся мы с тобой в Ализон, успокоится все, уляжется эта кутерьма – купим отпуск у Фабия и поедем за Рейн. Наверняка они там стоят, у шестидесятого милиария. Закатимся к ним на всю ночь, а может, и на парочку! Главное, чтобы твоя гречанка не узнала про это…Ревнивая она у тебя?
- Как огонь! – сказал Квинт весело. – Если, говорит, узнаю что-нибудь такое про тебя – дождусь, пока уснешь, свяжу руки-ноги и отрежу напрочь все, чем шалил.
- Это они могут! Вон, к примеру, жену Геракла взять. Какую ему подлость учинила, а? Такого героя сгубила из-за своей проклятой ревности… Коршуново это племя – бабы! А мне сколько волос из-за этого пришлось потерять? Потому я и лысый сейчас наполовину!
- А нос у тебя почему красный? – спросил Квинт, посмеиваясь. – Тоже поэтому?
Марк подмигнул игриво приятелю.
- Был бы богатым я – все деньги свои раздарил бы красивым девчонкам...- пропел он слова уличной кантилены. – Только беда: ни одна девчонка не нравится мне! Ты знаешь, - сказал он вдруг, посерьезнев и разом затуманившись, как на похоронах. - Я себе в Бибракте заказал надгробный памятник.
- Серьезно? – спросил Квинт. – А не рановато ли?
-Memento mori, юноша! – произнес Мероний нравоучительно. - Это никогда не лишнее. Лучше обо всем позаботиться заранее… Если я здесь сдохну невзначай – ну кто позаботится о том, чтобы хоть такая осталась обо мне память? Заранее побеспокоиться не помешает. А на памятнике я велел выбить такую надпись: «Марк Цецилий, сын Гая, из Сергиевой трибы, ветеран Первого Германского легиона. Пока жил – пил вволю! Пейте и вы, кто остался живой». Вот он, мой девиз, - произнес Марк весело. - На камне изображен я, во весь рост, весь как есть, при мече и доспехах, в плаще, а рядом красивый мальчик, который мне в чашу наливает вина. Да-а… А пониже еще велел выбить: «Если какой-нибудь негодяй справит здесь малую или большую нужду – желаю ему, чтоб, страдая телом, он жил долго, а когда сдохнет, да не примут его подземные боги!» Ненавижу я эту скотскую манеру – использовать погребальные камни вместо латрин! Полно у нас таких любителей – нагадить какому-нибудь мертвецу на голову. За это морду бить надо, сразу, без разговоров, - добавил он с вожделением.
- На кладбище вообще всякие интересные штуки случаются! – заметил Квинт, широко улыбаясь. – Ты историю про вдову и солдата, поставленного стеречь крест, знаешь?
- Нет, не слышал, - ответил Марк заинтересованно, воткнув копье тупым концом в землю, – для утяжеления к нему был приделан свинцовый шарик, - и опираясь на него. – Расскажи!
- История эта случилась в Эфесе, как говорили мне добрые люди, - завел Квинт речь размеренно, спокойно, как обычно говорят известные рассказчики. - Умер у одной знатной, прекрасной и прославленной своим целомудрием матроны муж. Ну, та кричит-убивается, волосы распустила, одежды на себе разрывает и по обнаженной белой груди себя бьет. Любимый, вопит, куда ты ушел от меня, зачем? Жить без тебя не хочу! И говорит потом окружающим так: жизнь мне не мила теперь. Оставьте меня вместе с ним в подземелье. Пищи я принимать не стану и вскоре последую за моим возлюбленным мужем в царство теней. Те, конечно, в ужасе! Уговаривают ее отказаться от этого пагубного намерения, а она ни в какую! Не хочу, говорит, жить, и все! Если мол, не сделаете этого – на ваших глазах утоплюсь в море. Женщина молодая, свежая, прелестная, в самом соку. Ей бы жить да жить. Родственники, друзья все в отчаянии, пытаются утешить ее. Бесполезно!
- Ай-ай, - сказал Марк, сочувственно качая головой. – Бедная женщина…А дальше что?
- Что оставалось делать? Отнесли они тогда тело мужа в склеп, похоронили по греческому обычаю. Накрыли могильной плитой и оставили женщину там одну, с любимой рабыней, которая отказалась покинуть госпожу. И ушли все оттуда, горестно рыдая и восхищаясь таким небывалым примером верности.
Квинт замолчал, прислушиваясь к звукам вдалеке, и присматриваясь к мельканию огней на соседнем холме.
- Ну-ну! – бросил Марк нетерпеливо. Он стоял, опираясь обеими руками на копье, слегка наклонившись, и слушал с интересом. – Что остановился? Валяй дальше.
- Ну вот, - продолжил юноша, улыбаясь уголками губ. - А невдалеке от этого склепа казнили одного известного разбойника – повесили на кресте. И, чтобы ведьмы, ну и всякие там злые люди не могли утащить его тело и использовать для своих мерзких целей, или же чтобы родственники его не похоронили - возле креста поставили, как водится, солдата. Стоит он на страже ночью и видит: в одном из соседних подземелий горит свет. Подошел – что такое? Из склепа слышится женский плач. Людишки, как известно, любопытны: солдат заглянул туда - сидит женщина изумительной красоты, с обнаженной грудью, распущенными волосами, над мертвым телом. Рядом с ней горит светильник, и служанка тут же. Солдат спустился в подземелье: что, мол, за чудеса? Рабыня ему все объяснила: так, мол, и так, моя добродетельная госпожа не может найти себе места от горя, третий день отказывается от пищи и желает последовать за мужем в могилу. Солдата это ужасно тронуло. Он принес в подземелье свой скромный обед, немного вина и принялся уговаривать плачущую красавицу съесть хоть немного. Та поначалу решительно отказывалась; но служанка, которую запах вина и жареного мяса раззадорил, присоединилась к солдату в его уговорах. «Что пользы в том, что умрешь ты голодной смертью? Что заживо себя похоронишь?» говорит она госпоже укоризненно и подсовывает ей под нос самые лакомые куски. «Погляди, где ты сейчас. Мнишь ли, что слышат тебя усопшие тени и пепел?»
Марк покачал изумленно головой.
- Однако у тебя язык здорово подвешен, - сказал он уважительно. – Гладко поешь. Тебе прямо деньги можно на ярмарочных площадях зарабатывать, клянусь Приапом и его могучим копьем! Уговорил солдат вдовушку?
- Ну, а как же? – ответил Квинт, весело усмехнувшись. - Ласковое слово чудеса делает. Не удержалась наша красавица: поела, выпила вина. А с сытостью да с добрым винцом впридачу – сам знаешь, какие приходят мысли! Солдат, не будь дурак, подсел к ней поближе: за плечи обнаженные обнял ее, по распущенным густым волосам гладит, и уговаривает ласково. Не может, мол, такая прекрасная женщина отказаться от любви и ласки! Не должно столь роскошное тело стариться понапрасну, без сладкого дела и любовных игр. К чему, мол, тогда вся эта красота, эти румяные щеки, глаза глубокие, как море, белоснежные руки, чудесные груди? Ну, и так далее, и тому подобное. Мастер он был до подобных речей. И служанка тоже присоединилась к нему. О том же своей госпоже дует в уши: «Ужель, говорит, отвергнешь любовь, что тебе по сердцу? Иль не знаешь ты, чьи поля у тебя сейчас перед глазами?» Жизнь, мол, наша быстротечна и переменчива: кто знает, может, скоро и мы отправимся гулять по Елисейским полям, где растут асфодели? А надо сказать, что солдат был собой совсем недурен: молодой, высокий, здоровый малый. В общем, что толковать? Спустя немного времени неутешная вдова и с этой стороны своего тела тоже потерпела полное поражение.
Марк залился смехом так здорово, что даже пилум свой отпустил на миг, и обеими руками хлопнул себя со всего размаха по ляжкам.
- Ай да молодец! – сказал он, ловко поймав падающее копье. – Хват парень! Вот это истинный солдат великого Цезаря. Это я понимаю!
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 10.03.2010, 23:22   #16
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман. Глава VI. Засада


- Одним словом, всю эту ночь провели они в жестоких сражениях, на которые, как оказалось, и доблестный воин, и прелестная вдовушка были преизрядными мастерами. Разные они испробовали схватки. Как умелые борцы, переменяли позиции и так, и этак, атаковали друг друга и с тыла, и с фронта, и сверху, и снизу, и все им казалось мало. На следующий день солдат накупил всех лакомств, какие мог себе позволить, и как стемнело - опять спустился в подземелье. Вдовушка ждала его там уже не со слезами, а с ласковыми улыбками да со смехом. Снова они провели всю ночь во взаимной борьбе, и опять им это понравилось. На следующую ночь случилось все то же самое, и через день тоже. Чтобы им никто не мешал в их утехах, дверь в подземелье они заперли. Пусть, мол, все думают, что вдовушка умерла от голода и горя! А тем временем родственники казненного, заметив, что тело разбойника никто не охраняет, подкрались и сняли его потихоньку с креста.
- Вот! – воскликнул Марк громко, и опять хлопнул себя по бедру. – Вот как бывает, когда службу забудешь! Веселись, как хочешь – а дела не забывай. Э-эх, раззява!
Он так горячо воспринимал все, что рассказывал его приятель, точно это происходило с каким-то их общим знакомым.
- Утром солдат вышел из подземелья – а тела нет. Он в плач: «О, говорит, я несчастный, о, о, vae misere mihi! Теперь меня самого ждет казнь за мое нерадение!» В отчаянии он вытащил свой меч и готов был уже броситься на него, чтобы избежать позора и мук перед смертью – но наша добродетельная красотка его удержала. «Не допущу», говорит она, «того, чтобы в одну неделю потеряла я двух самых дорогих мне людей! Не будет этого! Лучше уж я пожертвую мертвым, чем потеряю живого». И вот она советует солдату вытащить из склепа мертвое тело ее мужа и приколотить его на крест. Солдат так и поступил, по ее совету…
Квинт остановился и выдержал многозначительную паузу.
– Ну, а на следующий день все прохожие недоумевали, каким это образом мертвец сумел не только выйти из подземелья, но и забраться на крест.
Марк бурно засмеялся. Синий прохладный воздух содрогался от его удовольствия; далеко по лугу разносился громкий смех. Солдаты в цепи недоуменно оглядывались на его сгибающуюся от хохота фигуру и тоже невольно начинали улыбаться. Нахмуренная коренастая фигура Фабия «Подай другую», расхаживающая вдалеке, развернулась и поспешила к ним на своих кривых, коротких ногах.
- Ай да солдат! – восклицал Марк восхищенно и бил себя по ляжке. – Ай да ловкач! А вдовушка-то! Побольше бы таких добродетельных шлюх – жить было бы веселей. Вот это история так история. Это я понимаю!
- Ты потише, - посоветовал ему Квинт, со сдержанной улыбкой. – Фабий к нам мчится. Гляди, как старательно поспешает сюда на своих изогнутых ходульках.
- Плевать я хотел на него! Вот это солдат. Молодчага! Ай, парень! Уважаю!
Свирепый центурион налетел на него, как коршун.
- Ты чего тут разошелся? – заорал он еще издали. – Что ты ржешь, как гиена? В цирке, что ли? Или с лупанаром этот луг попутал? Тут херуски кругом. Того и гляди, напададут, перережут всех – а он от хохота загибается! Как дам тебе сейчас, отродье грязной шлюхи, вонючка, клоп, у-у, харя твоя бестолковая!
И он свирепо замахнулся на него своим увесистым кулаком, но не ударил. Сейчас, когда началась война с германцами и предстояли жестокие бои – бить солдата, особенно ветерана, такого, как Марк, было опасно. Фабий, почти тридцать лет прослуживший в войсках, это прекрасно понимал, и потому отвел свою душу в потоке самых изощренных ругательств.
- Смотрите оба у меня! – заключил он свою речь. – Вам головы отрежут, а вы и не заметите, все гоготать будете. Вот еще два придурка на мою голову! Уроды, сморчки, висельники, вороний корм. Жалкое отродье арены! А ты что уставился на меня, как коза на горох? – отнесся он к Квинту. - Ах ты сосуд скудельный, ремень моченый. Луковица волосатая! Молокосос! «Мягче, но не лучше»! Бездомовник, собственной мочи не стоящий! Вот придем в лагерь – обоим всыплю по двадцать горячих! Тихо чтоб стояли у меня, обезьяны! Я вас живо в рутовый лист сверну!
Он развернулся и пошел прочь, топыря руки, загребая мокрую траву кривыми ногами. Марк, стоявший навытяжку с каменным выражением лица, снова принял расслабленную позу и скорчил рожу вслед уходящей спине центуриона.
- Иди, громыхалка пустая, вонючий ночной горшок! – сказал он вполголоса, так, чтобы Фабий не услышал. – Загребущая лапа! Врешь, не посмеешь выпороть: не то теперь для этого время. Да если я его сейчас кругом обосру – он не будет знать, куда деваться. Того и гляди, германцы нагрянут, - где уж тут солдат пороть? А история хороша, честное слово, хороша! Порадовал ты меня, братец!
Оба друга развеселились так, как будто и не было никакой войны, никаких смертей и крови, будто восставшие германцы не окружили их со всех сторон и не грозили неминуемой гибелью всему войску. Поневоле в вечерней сумрачной тишине солдатам стало казаться, что все теперь будет как обычно: придут в лагерь, приготовят ужин и залягут спать. А наутро бодро зашагают себе в зимний лагерь на реке Лупии, где обычная размеренная жизнь легионера потечет своим заведенным распорядком, где снова начнутся учения, построения, марши, разные хозяйственные хлопоты – заготовка сена, строительного леса, дров. Как будто грозный призрак насильственной смерти, с самого начала дня повисший над их головами, рассеялся, угроза улетучилась, как дым; словно больше уже ничего плохого не могло с ними случиться ни сегодня, ни завтра. Именно так им некоторое время казалось.
Но это было обманчивое ощущение. Вскоре какой-то неясный шум донесся до друзей с другого конца поля. Уже основательно стемнело, и разглядеть, что там происходит, они не могли. Квинт видел лишь какое-то непонятное движение, мелькание огней, различал иногда скачущих в разных направлениях всадников. Порыв ветра донес чей-то отдаленный предсмертный крик. И столько боли, тоски и ужаса было в этом крике, что у него от страха невольно волосы шевельнулись на голове! Потом громко, резко прозвучал рожок: солдаты начали сбегаться к воткнутому в торфянистую почву значку манипула и строиться в ряды. По команде центуриона манипул двинулся по направлению к лагерю.
- Слушай, а где солдатик молодой, твой ровесник, что недалеко от нас стоял, поближе к камышам? – спросил вдруг товарища Марк озабоченно, оглядываясь по сторонам. – Ну, помнишь, этот сухопарый, длинный такой парень, носатый, Тит Рубриан? Его нет в рядах!
Он обратился к центуриону Гаю Помпонию:
- Одного человека не достает!
Тот досадливо отмахнулся от него, всматриваясь вдаль, где по-прежнему заметно было движение, и слышен был крик многих голосов. Потом он повернулся к ветерану.
- Кого нет?
Марк объяснил ситуацию. Центурион досадливо поморщился.
- Вот ведь тупая башка! Небось, сидит себе, гадит где-нибудь себе в кустах. Слушай, Домиций, - обратился он к стоящему рядом вексилларию. – Возьми трех солдат попроворнее, и бегом за ним. Только шустро! Чтобы на одной ноге провернулись! Найдете этого дурака, – и скорее назад. Смотрите там, осторожнее. Мы пойдем в лагерь. Нагоните нас. Живо давайте, бегом!
- Марк, бери своих приятелей, мальчугана этого и нашу самнитскую дубину, Секста – и за мной! – скомандовал вексилларий Домиций. Марк хмуро кивгнул головой.
- Вот все же полный придурок этот наш Гай! – ворчал он сердито, когда солдаты возвращались к камышам. – «А вдруг херуски?» - передразнил он центуриона. - Послал нас четверых…Hic abdera! Вот Фабий, хоть и скот, каких поискать – так бы никогда не поступил.
Длинного Тита нигде не было видно. Манипул колышущейся темной массой, над которой торчал лес копий, уходил прочь. Слышен был слитный топот многих ног, одетых в тяжелые сапоги. Легионеры несколько раз позвали солдата, но никто не откликнулся. Потом Квнт услышал как будто шорох в камышах.
- Кто-то там есть, по-моему, - сказал он неуверенно. – Кто-то шумит там.
- Ничего не слышу, - отозвался Марк нетерпеливо и снова позвал, сложив руки рупором: - Эй, Тит, ты где? Куда пропал, приятель? Мы уходим!
- Неужто германцы? – высказал вексилларий мысль, которая у всех камнем лежала на душе.
Квинту снова сделалось невыносимо жутко. И так надоели ему за сегодняшний день и этот липкий, унизительный страх, который леденил душу, и постоянное ощущение стыда оттого, что он никак не мог с ним справиться, - что юноша вдруг, совершенно неожиданно для себя, шагнул и решительно полез в заросли камыша, прямо туда, откуда доносился шорох.
- Эй, ты куда, парень? – крикнул ему предостерегающе вексилларий, но Квинт только рукой махнул досадливо: отвяжись, мол!
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 10.03.2010, 23:23   #17
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман. Глава VI. Засада


Он снова явственно услышал звук движения впереди, и как будто бы звяканье металла о металл. Остальные, переглянувшись, осторожно двинулись за ним, держа наперевес свои тяжелые копья. Метелки камышей раскачивались над головами, шелестели, как будто перешептываясь о чем-то своем. Лягушки примолкли на секунду, потом залились дружно еще более громким, как будто возмущенным, негодующим кваканьем. Над головами пролетела цапля, лениво взмахивая широкими серыми крыльями, с боку на бок любопытно поворачивая остроклювую голову. Квинт сделал несколько осторожных шагов, отвел рукой в сторону упругие стебли и остановился, как вкопанный: из зарослей торчала нога в подбитой гвоздями калиге. Убитый солдат лежал на земле ничком, наполовину погрузившись в жидкую грязь. Кто-то еще был впереди, сидел в камышах, затаившись: он это чувствовал. Ему даже показалось, что впереди слышен звук чужого хриплого дыхания. Квинт взял наизготовку пилум, сделал еще один осторожный шаг, потом другой. У него было такое ощущение, как будто он на охоте в лесах родной северной Италии, где в таких же зарослях выслеживал порой кабанов. Никакого страха юноша уже не испытывал, только охотничий бодрящий азарт. И, когда впереди, между камышами, мелькнул чей-то темный силуэт – он яростно бросился вперед и с разбегу воткнул футовый трехгранный наконечник копья во что-то мягкое.
Человек, которого он этим ударом пронзил насквозь, закричал отчаянным голосом и упал навзничь, растопыривая руки, ломая камыш. Квинт выхватил меч из ножен, собираясь дорого продать свою жизнь. Он был абсолютно уверен в том, что сейчас его убьют. В камышах раздавались шум и треск; метелки отчаянно раскачивались, громко хлюпала под ногами вода: кто-то удирал со всех ног прочь отсюда. Еще две цапли с резким криком поднялись неподалеку из зарослей и полетели прочь, громко хлопая крыльями. Товарищи, тяжело дыша, стояли бок о боком с ним, готовые биться насмерть; но все вскоре затихло, только слышалось громкое хрипение умирающего, и какое-то бульканье. Тогда они вытащили за ноги из камышей и тело бедолаги Тита, в неподходящий час отошедшего справить свою нужду, и заколотого Квинтом германца.
У Тита горло было располосовано от уха до уха, так лихо, что голова еле держалась.
- Он, небось, и охнуть-то не успел, как душа отлетела! - сказал Марк с горечью, глядя на него.
Убитый германец оказался среднего роста, сухощавым и жилистым человеком, с длинными светлыми усами и перехваченными кожаной тесемкой волосами, лет тридцати или тридцати пяти на вид. Остекленевшие глаза его были широко открыты, и на лице застыло детски-изумленное, недоверчивое выражение. Он как будто спрашивал: эй, ребята, что это, собственно, вы со мной делаете? К чему все это? Его старые, местами прорванные кожаные штаны, подпоясанные обычной веревочкой, широкая рубаха с вытканными узорами и короткий плащ, застегнутый дешевой железной фибулой, насквозь промокли и пропитались болотной грязью. Квинт с усилием выдернул свое копье из груди мертвеца. Кровь, до сих пор медленно сочившаяся, сразу полилась широкой черной струей. Тогда, толкнув убитого ногой в плечо, он перевернул его и снял с пояса привешенный к нему длинный нож-сакс с рукояткой, изготовленной из рога оленя, в деревянных, обтянутых оленьей же кожей ножнах.
Внезапно неожиданная мысль пришла юноше в голову, и он озабоченно нахмурился. Потом присел на корточки и этим самым ножом отрезал у убитого херуска ухо.
- Ладно, пора удирать! – сказал вексилларий тревожно, сильно толкая парня в плечо. – А то они сейчас с подмогой сюда заявятся. Поднимайте его!
Он кивнул на убитого солдата, и взялся было за его ногу.
- Куда мы его потащим? – возразил Марк живо. – С ума сошел? Посмотрите на этого умника! Тут того и гляди, германцы на хвост наступят – а он хочет еще этого мертвяка с собой тянуть! Доспех снимем с него, оружие заберем – и достаточно. А завтра утром, если он еще будет здесь – похороним.
Торопясь и толкаясь, они сняли с зарезанного солдата лорику и пояс с мечом. Умник Секст, с недовольным видом, стоял на страже у камышей. Квинту казалось, что снова к нам приближается с разных направлений шорох. Испуганные цапли так и не садились, все летали кругами над болотом, недовольно перекрикиваясь. Наконец, закончив свое дело, солдаты со всех ног кинулись догонять свой ушедший уже довольно далеко манипул. Квинт бежал впереди, тяжело топая облепленными грязью калигами, держа копье наперевес правой рукой, и сильно махая другой, с зажатым в ней германским ножом.
Сердце его пело и ликовало! Он убил врага, первого врага в своей жизни. Убил человека, который подползал к нему в то время, как он стоял на посту и разговаривал с Марком, подкрадывался с одним намерением – перерезать ему глотку! Кто знает: может, если бы центурион Фабий поставил бы его на это место, ближе к камышам, - это он сейчас валялся бы на земле бездыханный? На секунду мелькнуло перед ним лицо убитого германца, со странным, недоуменным выражением на нем. Подумалось было о том, что вот он, веселый и добродушный парень, половину прошлой ночи проведший в объятиях красивой девочки Хрисиды, - пятнадцать минут назад сделался убийцей, заколол человека, чьего-то сына, отца, брата или мужа. Но вскоре эти мысли отлетели прочь. Война есть война, сказал он себе. Vae victis – горе побежденным! И не осталось в его душе никакого сожаления о содеянном. Нет, одна только горделивая радость хищника, уничтожившего и растоптавшего своего врага…
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 12.03.2010, 21:18   #18
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Ист. роман. Главы 7-8.


Глава VII. В лагере

Они нагнали манипул у самого вала. Тут, на поле перед воротами, царила суета: скакали всадники, бежали в разных направлениях солдаты. Домиций коротко рассказал центуриону о том, что произошло. Гай подозвал Квинта к себе.
- Молодец, парень! – сказал он, хлопнув молодого солдата по плечу. – Вот и ты германца убил… Отомстил за нашего бедолагу Тита. Не страшно было?
- Ничуть! – сказал Квинт вполне искренне. Он уже забыл про то чувство, с которым полез в камыши. – Чего их бояться?
- Правильно…Они животные, не люди. Ну, иди в строй. Домиций, запишешь его в сесквиляры.
Так назывались солдаты, получавшие полуторный паек. Центурион обратился к солдатам:
- Готовьтесь к бою, парни. Херуски напали на наших солдат, когда те рубили лес. Они подошли к лагерю, и, похоже, обнаглели настолько, что решились идти на штурм. Мы сейчас двинемся на помощь нашим ребятам. Покажем этим варварам, что такое римские легионеры! Они любят по-предательски резать глотки нашим солдатам, когда те присядут по нужде. А в открытом бою все они жалкие трусы и никчемные бродяги! Вперед, ребята! Слава великому Цезарю!
-Ave Caesar! – громыхнули солдаты разом, доброй сотней луженых глоток.
Они прошли за ворота и остановились: дорога была загромождена телегами и повозками. Их растаскивали в стороны, освобождая путь, поспешно снимая баллисты, расчехляя их, затаскивая наверх и устанавливая на высоком валу. Вслед за манипулом в лагерь въехал отряд всадников. Потом подошла отставшая центурия, затем солдаты, бывшие снаружи, в цепи; влетели несколько насмерть перепуганных гражданских. Они стояли на своих повозках и изо всех сил нахлестывали лошадей. Наконец, высокие, сколоченные из толстых плашек ворота со скрипом захлопнулись. Их заложили огромным бревном. На высоких угловых башнях встали солдаты.
Уже совсем стемнело: в двух десятках шагов ничего не было видно. По всему частоколу зажглись дымно чадящие огромные факелы и подвешенные на палках вязанки сена. В лагере пылали огромные костры, на которые ставили чаны со смолой. Со всех сторон раздавался звон оружия и резкие звуки команд.
Манипул двинулся вперед вдоль вала; легионеры прошли сотню шагов и встали в толпе солдат. Почти целый легион сосредоточился здесь, в углу огромного лагеря. Отсюда видна была высокая угловая башня, тесно набитая воинами. Они бросали дротики в подступающих германцев и стреляли в них из «скорпионов». По всему частоколу тесными рядами стояли закованные броню солдаты. Отблески света, отбрасываемые горящими факелами, играли на их стальных шлемах.
Недалеко от Квинта на возвышении была установлена тяжелая, громоздкая баллиста: солдаты-баллистарии, налегая всем телом, со скрипом крутили огромную рукоять, натягивая толстые, сделанные из сыромятной кожи канаты. Потом они поспешно отбежали в сторону. У машины остался лишь высокого роста легионер с тяжелым молотом в руках. Прозвучала команда декуриона, и он одним сильным ударом выбил подпорку. Тяжелый крюк, удерживающий туго натянутую тетиву, отскочил со звоном, и пятнадцатифутовое, обточенное бревно со свистом ушло прочь, за частокол. Чуть подальше два «онагра» с грохотом выстреливали тяжелые камни: как будто дикий осел брыкался, выбрасывая камни из-под копыт. А у самого частокола, рядом с башней, был установлен похожий на колодезный журавль «толленон». Квинт видел, как его длинный клюв несколько раз наклонился впустую; потом раздался торжествующий крик, и в воздух взлетел подхваченный петлей человек, отчаянно размахивающий руками и ногами.
Легионеры быстро повернули машину; с высоты в полсотни футов человек стремглав полетел вниз. Он попал прямо на обточенные, заостренные колья частокол и повис на них, как муха, насаженная на палочку. Квинт видел, что он был еще жив: руки его судорожно скребли по частоколу растопыренными, скрюченными пальцами. Иногда он даже приподнимал голову и как будто пытался что-то сказать.
Камень, брошенный из-за вала германской рукой, со звоном ударил стоявшего в в соседнем от Квинта ряду солдата по шлему. Тот упал на колени и долго стоял так, тряся головой, как оглушенный бык. Иногда противно посвистывали, постанывали близко пролетавшие стрелы. Некоторые из них летели с такой скоростью, что, – Квинт это ясно видел, – оставляли за собой полосу вспыхивающих искр. Грохот битвы, сливаясь в однообразный шум, напоминал звук прибоя. Порой его прорезывали отдельные пронзительные крики. Манипул снова двинулся вперед, прошел еще двадцать шагов и встал. Вся толпа солдат у вала подавалась медленно вперед.
- Вот сейчас будет вылазка, - сказал Марк с обреченным видом. Опять звякнул по чьему-то шлему камень; сзади кто-то вскрикнул и повалился на землю, загремев доспехом.
Прямо перед собой, на валу, Квинт видел металлические спины легионеров, их непрерывно движущиеся руки, бросающие дроты вниз, в подступивших к самому валу херусков. Германцы тащили с собой кучи хвороста и валежника, прикрываясь наспех сплетенными фашинами, готовясь засыпать вал. Вдруг раздался громкий крик: «Тиудимер! Тиудимер!» В этом крике было что-то горестное, по-волчьи тоскливое. Заскрипели открываемые боковые ворота, и манипул двинулся с места; трубы хрипло провыли сигнал к атаке. В дверях была давка, солдаты наступали друг другу на ноги и сталкивались, звеня оружием. Как горох из мешка, сыпались хриплые ругательства.
Наконец стало свободнее. Квинт снова увидел широкое темное поле, освещенное светом горящих факелов на частоколе и башнях, и подожженными стрелами с горючей смесью кучами валежника. Впереди шли густые ряды солдат – сразу восемь когорт выступили из ворот, - и вдалеке, лишь слабо различимых в отблесках пламени, поспешно отступали германцы. За ними скакали, размахивая мечами, галльские всадники, маленькие, будто игрушечные.
Херуски были отбиты с немалыми для них потерями. Особое торжество римлян вызвало то, что при штурме меткой стрелой, пущенной испанским солдатом с высокой башни, был убит известный мятежник, еще год назад приговоренный судом римских магистратов к смерти – князь Тиудимер. Его тело удалось захватить. Рассеянные дружным натиском выступивших из лагеря когорт, ошеломленные внезапной атакой конницы, германцы не успели унести мертвого князя с собой.
Солдаты притащили тело на главную площадь лагеря и бросили в грязь перед трибуналом. С убитого сняли медвежью шкуру, прикрывавшие плечи, сарматский панцирь и шлем с турьими рогами. Полуобнаженный, он лежал на земле, широко разбросав огромные руки и ноги. Солдаты разных легионов приходили посмотреть на него и толпились вокруг, разглядывая германца, удивляясь его могучему сложению. Стрела, пущенная лучником, выбила князю глаз и глубоко вошла в голову, застряв в кости. Ее не стали вынимать, и наружу торчало древко с белым оперением на конце. Сам удачливый стрелок стоял тут же, неподалеку, в кругу друзей-испанцев. Это был небольшого роста, сутулый человек, лет тридцати пяти, крестьянского неказистого вида, с худым, иссеченным глубокими складками лицом, с очень длинными, как у обезьяны, и очень толстыми в запястьях руками. Казалось, что он может этими граблястыми лапами почесать свои колени, не нагибаясь.
Квинт и Марк тоже пришли посмотреть на убитого.
- Да, вот это удалось завалить медведя, ничего не скажешь, - сказал Марк, обходя распростертое в грязи белое тело. – Ужас, до чего могучий был мужчина! Смотри, какая грудь – как бочка. Был храбрый и сильный, прямо как Аякс Теламонид. Настоящий герой. А погиб глупо, как-то по-дурацки! И убил-то его какой-то мозгляк. Взгляни только на него! Ну что он такое по сравнению с князем? Так, половинка, даже четвертинка, огрызок человеческий. Вот они, превратности судьбы. Целый год его искали по всем лесам и болотам; тысячу воинов посылали на облаву. Он всех обманул, всех провел - для того, чтобы погибнуть здесь, убитый случайной стрелой! Что за досада! Небось, эта длиннорукая обезьяна и попала-то в него сдуру: так, пустил стрелу наудачу – а угодил князю в глаз. И теперь он уже сам герой: так и раздулся от гордости.
Квинт засмеялся.
- Ты просто завидуешь ему, старичок, сказал он. – Тебе хотелось бы сейчас самому быть на его месте. Шутка ли: Тиудимера укокошил! Теперь ему награды, деньги, почет.
- Завидно, это верно, - согласился Марк. – Но еще и обидно. Был бы этот стрелок здоровенный, красивый мужчина, – это было бы понятно и справедливо: один герой убил другого. Бывает! А вот обидно, когда такая сопля служит причиной гибели великого бойца. Причем, скорее всего, случайной! Возьми, к примеру, Ахиллеса: его ведь тоже сразил не могучий воин, Гектор или Эней, а жалкий трус Парис. И тоже из лука. Оружие трусов, этот лук! То ли дело наш славный римский меч-гладий. Так бессмертные боги смеются над нами и играют нашими судьбами. Великого они свергают вниз, в Аид, а ничтожество возносят на вершину славы…
- Ты прямо философом становишься, - заметил Квинт. – Складно звонишь, не хуже иного перипатетика. Может, тебе, когда выберемся из этой передряги – школу свою открыть?
Марк махнул угрюмо рукой.
- Ладно, идем жрать, - ответил он коротко, и приятели отправились к месту расположения своего манипула.
Лишь когда Квинт опустился на землю возле костра, на котором варилась похлебка – он понял, насколько устал за этот невероятно длинный, ужасно тяжелый день. Все тело его гудело так, словно его долго и усердно били палками. Он прислонил к стволу растущего по соседству небольшого бука свой щит – в верхней его части была трещина, след германской стрелы, - сел и облокотился на него спиной, вытянув вперед ноги в бесформенных, густо облепленных грязью калигах. Юноша принялся было палочкой счищать с подошв эту липкую грязь, но потом махнул рукой на это занятие, закрыл глаза и моментально заснул. Сон его, как всегда в минуты крайнего утомления, был каким-то особенно светлым и легким; во сне он видел себя на берегу какого-то лесного озера, залитого солнцем, окруженного высокими соснами. Он купался в теплой воде этого озера и подставлял солнечным лучам своей лицо. И необыкновенно радостно, легко ему было. В тоже время он знал, что спит, и ощущал свое утомленное тело, и даже как будто слышал вокруг шум огромного лагеря, полного людьми; но как-то далеко, очень далеко... Ему уже стало казаться, что весь сегодняшний день – это и был сон, привидевшийся ему во время отдыха на берегу того чудесного озера. Потом чья-то нога грубо толкнула его в бок.

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 12.03.2010, 21:19   #19
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист. роман. Главы 7-8.


- Просыпайся, солдат великого Цезаря! – прогудел над головой низкий голос Марка. – Хватит дрыхнуть! Sero venientibus ossa, - произнес он известную пословицу (опоздавшему достаются кости!). - Поешь, пока горячее. Эх ты, ребенок!
Он поставил миску с похлебкой прямо Квинту под нос и сам сел рядом.
- Спасибо, дружище, - сказал Квинт, тронутый его заботой. От слабости даже слезы навернулись ему на глаза, и защекотало в носу. – Ох, и голоден же я!
Он набросился на еду, как волк. Марк тоже усердно хлебал из своей миски, и откусывал большими кусками хлеб, изрядно чавкая. Дождь перестал, ветер подразогнал тучи, и даже несколько тусклых звезд появилось в углу темного неба; но месяца не было видно. От костра шел жар. Дрова в нем весело потрескивали, и от сырых калиг Квинта поднимался пар. На длинной веточке, воткнутой в земле, сушилось страшное ожерелье Марка из человеческих ушей – германских и иудейских. Тут же рядом, на другой веревочке, коптилось ухо убитого Квинтом херуска. Несмотря на это, какое-то странное ощущение домашнего, безопасного уюта дарил сейчас юноше ярко пылающий костер, высокая стена палатки с откинутым пологом, за который то и дело ныряли солдаты, и заросшая щетиной коричневая физиономия Марка по соседству.
- А ты знаешь, наместник отдал приказ сжечь обоз, - сказал тот. – Велел забрать повозки, годные под раненых, а барахло спалить.
- Ого! – и Квинт опустил на колени миску. – Вот так дела! Что ж теперь будет?
- А то будет, что побежим мы завтра к Ализону со всех ног, как лось, гонимый волками, - молвил Марк невесело. – Говорят, херуски обложили лагерь со всех сторон. Все ближайшие горы и ущелья заняты их отрядами. Их там тучи. И не одни только херуски, но и отряды всех соседних племен. Тут и хатты, и хавки, и марсы, узипеты, бруктеры, ампсиварии, ангриварии, трибоки, маркоманы… Даже какие-то готоны пришли с севера. Слышал про таких?
Квинт, продолжая есть, отрицательно помотал головой.
- Наши-то союзнички, свебы, - тоже к ним ушли, знаешь?
- Нет. Серьезно?
- Пока ты дрых, я успел все новости узнать. Когда херуски напали на наших, занятых рубкой леса, - все свебы сели на коней и ускакали к Арминию. Галлы попытались было им преградить дорогу, но те забросали их дротиками, а из лесу к ним навстречу выступила германская конница. Видно, у них все заранее было сговорено.
- Предатели! Волки! – сказал Квинт, вспоминая вчерашнее и свою борьбу с Малоригом. – Вот и верь после этого им!
- В общем, скверно все складывается. Безрадостно! Хорошо хоть, Тиудимера подстрелили. На одного зверя меньше стало. Сидеть здесь нам возможности нет: продовольствия надолго не хватит, а добыть его в этих краях негде. Дикие места, безлюдные! И занесло же нас сюда! – произес Марк с досадой. - Пошли бы себе, как обычно, южнее: там и дорога лучше, короче, и лесов, болот меньше, и горы не такие крутые, дебрями заросшие. Там германцам труднее было бы на нас нападать. А здесь места гиблые. Неспроста они нас сюда заманили. Это такие хитрые звери, клянусь Юпитером Наилучшим и Величайшим, Jovo Optimo Magistra!
- Значит, теперь надо быстрее убираться отсюда, пока нас всех в этих болотах не положили.
- Ты про должника-то своего, Тита Цессония, не слыхал?
- Нет. Откуда? А что такое?
- Убили его вечером, когда германцы на штурм пошли, - сообщил Марк, с кривой усмешкой. – Некому теперь тебе долг возвращать. Пропали твои сорок сестерциев, утащил их в подземное царство Орк вместе с хозяином. Дротиком так лихо влепили ему прямо между глаз – острие на затылке вышло. Еще за валом это было, когда из лесу отходили. Впрочем, он бы и без того скорее всего долг не вернул, - произнес Мероний задумчиво. Он доел свою двойную порцию, тщательно облизал со всех сторон оловянную ложку, и сунул ее за кожаный пояс.
– Правду сказать – грошовый был человечишко. Жадный до ужаса: из навоза деньги готов был зубами деньги вытаскивать. На все готов был пойти ради золота: бывало, и зад свой в кости разыгрывал. Это я точно знаю.
Квинт усмехнулся.
- Да, было такое. Рассказывали парни…
- Ну, да теперь херуски, небось, уже все с него ободрали, ни квадранта не оставили. Сейчас он своим мясом лисиц да ворон кормит. Как бы и нам вскоре не вышла такая доля!
- Э-э, кончай! – махнул Квинт рукой. – Не наводи тоску.
- Я не навожу, - сказал Марк. - Я просто о том думаю, что дальше будет с нами.
- Не наше солдатское занятие – думать. Пусть за нас проконсул думает и легаты. Наше дело – идти, куда велят, и бить проклятых варваров.
Марк снова криво, нехорошо усмехнулся.
- Тут ты прав. Сказали нам идти в Тевтобургский лес – и вот мы здесь. И не знаем теперь, бедолаги, как выбраться отсюда, как к речке Лупии пробиться… Ну, да ладно! - произнес он решительно, хлопнув себя по коленям руками, и поднялся на ноги. - Вставай, пошли. Посмотрим, как обоз будут жечь. Может, себе что-нибудь ценное приберем. Нам еще с тобой в караул идти, во вторую стражу. Фабий приказал, собака! Злой он на нас.
Квинт живо поднялся на ноги, застегивая пояс.
- Пойдем! Надо Квартиллу найти, посмотреть, что с ними, целы ли?
Марк укоризненно покачал лысеющей головой.
- Эх, молодость, молодость! – молвил он.- Тут смерть стоит прямо за валом, того и гляди, через частокол прыгнет, – а у него об одном мысли! Что с ней станется? Женщины – народ ушлый, ловкий, из любой передряги выпутаются. Не ей завтра под дротиками стоять! Нам это только лишняя забота. Хочешь, чтобы я сам себе ноги топором подрубил? О себе думай, мальчишечка, как уцелеть, как живым до Ализона дойти.
- Ладно, хватит бубнить, идем, - торопил его юноша. – Поспешим!
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 12.03.2010, 21:20   #20
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист. роман. Главы 7-8.


Глава VIII. Хрисида

Много солдат шли туда же, куда и они, в место, где собран был весь обоз. Они издали еще увидели полыхающий огромный костер. Легионеры со всех сторон швыряли в него различные вещи; много их было разбросано в беспорядке по земле. На вершину костра положили тела павших, которые удалось вынести с поля боя. Их друзья стояли тут же, рядом, бросали в огонь хлеб и мясо, лили вино. Дрова громко трещали и щелкали, с вершины костра густо сыпались искры. Кругом суетились гражданские, пытаясь отстоять свое добро, доказывая, что вот то или это они могут увезти, унести с собой. Солдаты только смеялись над ни ними. Примипилярий семнадцатого легиона с несколькими младшими центурионами наблюдали за тем, как выполняется приказ проконсула. Легионеры разных центурий, с хищными лицами и поблескивающими глазами, как стая воронов, крутились вокруг, подбирая то, что плохо лежит. Ветераны из преторской когорты отгоняли их ударами тупых концов своих копий. Иногда вспыхивала короткая потасовка; тогда к ним бросался кто-либо из центурионов, размахивая палкой или мечом в ножнах. Стоял говор, крик, плач, пламя поднималось все выше и выше, гудело все громче, набирая силу. Оглушительно ржали лошади неподалеку у коновязи. Черный и горький дым пухлыми, закручивающимися клубами уходил к небу; обугленные тела погибших солдат корчились в огне и шевелились, как будто пытаясь встать. Густо тянуло сладковатым запахом горелого мяса.
Довольно долго Квинт и Марк ходили среди собравшейся толпы, разыскивая трактирщицу и гречанку. Они видели, как на одного из солдат, подбрасывающего в костер разное барахло, накинулся с кулаками обезумевший торговец шкурами, которые он скупал все лето у охотников-бруктеров. Он только что лишился своих лошадей, своей повозки и своего товара. Совершенно неожиданно он бросился на солдата и попытался отобрать у него шкурку лисицы, которую тот готов был швырнуть в огонь. Он с такой яростью налетел на легионера, что опрокинул его на землю и принялся бороться с ним, не на шутку пытаясь его задушить. Солдат отбивался и звал на помощь. Двое товарищей подбежали к нему. Один из них, худой, черный, носатый, достал из-за пояса боевой германский топорик и обухом стукнул гражданского затылок. Они оттащили бесчувственное тело в сторону. Солдат, поднявшись на ноги, долго грязно ругался. Несколько раз он злобно пнул потерявшего сознание человека ногой, потом снова принялся исполнять свою работу. Торговец остался лежать на сырой земле, закинув голову, приоткрыв рот. Кровь стекала с его разбитой макушки в лужу с грязной водой.
- Что творится с людьми! – сказал Марк, обходя распростертое тело. – Небось, в старушке Трое, когда туда ворвались данайцы, было то же самое, а, как ты думаешь?
Квинт крутил головой по сторонам, отыскивая Квартиллу. Один раз ему показалось, что он увидел знакомого буланого конька, принадлежащего трактирщице. Его вел в поводу легионер из пятой когорты Германского легиона. Он попытался расспросить солдата, но тот был пьян и только смеялся. Несколько торговцев везли большие амфоры с вином; солдаты разбили их и толкались вокруг, наполняя кружки и котелки. Подошедший центурион пытался отогнать их, но это было бесполезно. Солдаты его не слушали. Марк бросился туда, ловко ввинтившись в толпу, и вскоре вернулся, неся в руке большой мех, полный вина.
- Попробуй, - сказал он приятелю. Глаза его маслено светились. – Я уже порядочно хлебнул. Отличное вино! Столетний фалерн, клянусь Геркулесом! Там чуть не драка за него идет. Глотни, сразу теплее станет. Недаром ведь говорят, что глоток хорошего вина – лучшая шуба. Сто лет выдержки. Настоящий опимианский! Сто лет, а? Значит, вино-то долговечней будет, чем людишки…
Квинт не слушал его. Они продолжали ходить в толпе, отыскивая женщин, заглядывая под все навесы. Марк то и дело отпивал из своего меха, после чего каждый раз блаженно зажмуривал глаза и сладостно облизывался.
- Эх, до чего доброе винцо! - повторял он. - Такое вот пить каждый день – и умирать не нужно!
Костер разгорелся вовсю; в десяти шагах от него стоял такой жар, что невозможно было находиться. Яркие языки пламени, свирепо и радостно играя, поднимались к черному, равнодушному, беззвездному небу. Сам наместник Квинтилий Вар, на коне, окруженный своей блестящей свитой, подъехал на несколько минут для того, чтобы посмотреть на пылающую гору добра, ставшую погребальным костром для его солдат. Большой, грузный, в алом, расшитом золотом плаще полководца – палудаментуме, - в изукрашенных, покрытых серебряными узорами доспехах, но без шлема, он сидел на высоком белом коне неподвижно, точно истукан. Праздношатающиеся солдаты испуганно жались от него в сторону, стараясь не попадаться ему на глаза. Центурион, вытянувшись перед мордой его лошади и отсалютовав по всем правилам, доложил громким голосом, что его приказание выполнено. Проконсул милостиво кивнул коротко стриженой головой, и выпятил задумчиво сочные губы. Крупное, спесивое, широкое лицо его, с толстыми складками и крючковатым носом казалось отлитым из меди. Потом он повернулся и шагом поехал к трибуналу.
Наконец Квинт увидел Хрисиду. Она сидела в стороне, у стены одной из палаток, под натянутым тентом; Квартилла лежала рядом на разостланном плаще, неподвижно, как мертвая. Перед ними горел небольшой костер, на котором висел медный котелок. Девушка задумчиво смотрела на огонь, время от времени переламывая в руках и подбрасывая в костер новую веточку. Грустное, спокойное лицо, освещенное играющим пламенем, показалось Квинту красивее, чем обычно. Пышные, кудрявые, длинные волосы ее были распущены и свисали до самой земли: девушка сушила их у костра, расчесывая костяным гребнем, и время от времени встряхивая рукой. Сердце его сжалось, когда он увидел гречанку. Он быстро подошел к костру; девушка подняла на него глаза, охнула, схватившись руками за голову, вскочила и с радостно просиявшим лицом бросилась молодому солдату на шею.
- Квинт, ты жив? Жив? – повторяла она, быстро целуя его в губы, нос, шею. – Милый мой! Carissime! А я так волновалась за тебя, так боялась, что тебя убили эти злобные варвары! Смотрю – ты не идешь и не идешь. Нет тебя и нет. Где же он, думаю? Спрашивала про тебя: никто ничего не знает. Ах, радость моя, солнце мое! Как я счастлива, что ты жив!
Она обнимала его, прижимаясь всем телом, лепетала что-то по-женски неразумное, ласковое, нежное, и плакала. Потом все вместе сели у костра. Мех с вином переходил из рук в руки; они пили и делились друг с другом пережитым за день. Хрисида рассказала приятелям, как днем на обоз напала германская конница, и как солдаты из охранявшей его когорты с трудом отбили атаку.
- Как выскочили они из лесу, дикие, лохматые, в шкурах, да как загремели свою песню – у меня прямо сердце зашлось от страха, - говорила девушка и прижималась к Квинту. – Даже вспомнить жутко! Одного молодого паренька убили прямо у меня на глазах, шагах в тридцати от нас. Конный германец палицей разбил ему голову. Ужасно! – Она вся содрогнулась. – Столько крови там было! Какие же они страшные, эти херуски: прямо как звери лесные, только на двух ногах. И так их было много! Я уже с жизнью прощались. Стрелы и дротики то и дело свистели вокруг. Хорошо, что мы сразу спрятались за колесо повозки и сидели там, дрожали. Херуски отбил несколько повозок в конце обоза и увезли с собой. Нашего знакомого грека, старого Эвмолпа, торговца зерном, они убили. Голову его отрезали и вздели на копье, а его жену и двух дочерей увели с собой в лес. Жалко: он был хороший старик! Всегда такой веселый, добродушный, постоянно с улыбкой. Как-то раз, помнится, он позвал меня к себе, угостил медом и сладкими печеньями. И не приставал, ничего. Жена у него была достойная женщина, добродетельная и умная, а дочки – красавицы. Бедные женщины! Потерять отца и мужа, видеть, как его убили варвары у тебя на глазах; самим стать рабынями и наложницами этих вонючих дикарей – бр-р-р! – она вся содрогнулась, передернув плечами, как от холода. – Лучше умереть!
Она рассказала, как целый день пробирались вместе с толпой торговцев по лесной дороге, как пришли наконец в лагерь. Тут солдаты отняли у них повозку, забрали две телеги, на которых рабы везли кухонную утварь и припасы, самих рабов увели с собой – сказали, что теперь они будут помогать им тащить карробаллисту. Квартилла попыталась было спорить с ними, но один злобный худой солдат, с окровавленной повязкой на голове, стукнул ее рукояткой меча по голове так, что она упала без чувств. Теперь вот она, хоть и пришла в себя, ничего не говорит и лежит неподвижно, как мертвая. Хорошо хоть, что деньги, зашитые в поясе, остались при ней. Теперь им придется идти в Ализон пешком. Дойдут ли они? Что случится с ними завтра на дороге?
- Милый, дорогой мой, carissime, ты ведь не бросишь меня? – лепетала она жалобно и заглядывала Квинту в глаза. – Ты не оставишь нас на произвол судьбы? Ведь мы спасемся? Херуски нас не зарежут?
Квинт пытался успокоить ее как мог, гладил по растрепавшимся, влажным еще волосам, целовал в припухшие, дрожащие губы, в полные слез глаза. Он чувствовал к ней сейчас огромную нежность, какой не ощущал прежде. Раньше она всегда была веселой, задорной, самоуверенной, любящей пококетничать и пофлиртовать с солдатами и центурионами легиона. Так непривычно было видеть ее такой, – печальной, испуганной, жалкой, – что ему невольно хотелось взять ее на руки и баюкать, как младенца. Он так и поступил: взял ее на руки, и девушка свернулась теплым клубочком, прижимаясь к его широкой груди, подтянув колени к подбородку и уткнув лица ему в плечо. Марк хлебал винцо, усмехался, искоса поглядывая на них, и кивал головой.
- Эх вы, дети, дети, - говорил он. – Что же нам теперь делать?
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Ответ

Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход


Текущее время: 00:26. Часовой пояс GMT +3.



Powered by vBulletin® Version 3.8.6
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
Права на все произведения, представленные на сайте, принадлежат их авторам. При перепечатке материалов сайта в сети, либо распространении и использовании их иным способом - ссылка на источник www.neogranka.com строго обязательна. В противном случае это будет расценено, как воровство интеллектуальной собственности.
LiveInternet