Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка Современная поэзия, стихи, проза - литературный портал Неогранка

Вернуться   Стихи, современная поэзия, проза - литературный портал Неогранка, форум > Наши пациенты > Палата N5 : Прозаики > Читальный зал

Читальный зал крупная проза, романы и повести


Ответ
 
Опции темы

Погибшие легионы. Роман

Старый 28.02.2010, 12:56   #1
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Погибшие легионы. Роман


Глава I. Заговор


Они неслись по укатанной дороге к лесу, мимо холма с повешенными, и твердая, как железо, убитая земля гудела под копытами их коней. Черные кресты торчали, как будто высеченные на фоне неба, окрашенного заходящим солнцем в нежно-розовые, палевые и шафранные тона. Над столбами с криком вились птицы. Князь Сегимунд бросил косой взгляд на прибитые к перекладинам бледно-сизые, распластанные, мертвые тела, и слегка придержал поводьями своего гнедого.
- Видишь, тот, крайний справа, с седой бородой?
- Ну?
- Это Гундаульф, сын Гулона. Я его знал с детства. Он был дружинником моего отца.
- Вот как?
- Этот человек учил меня дрот бросать, стрелять из лука …А теперь пошел на корм коршунам да воронам.
Ингвиомер только плечами пожал в ответ: мол, что тут скажешь? Тяжелый плащ его развевался по ветру. Слитно позвякивало оружие скачущих следом дружинников. Солнечные лучи весело играли на массивных фалерах, украшавших сбрую княжеского коня, на серебряной рукояти длинного меча.
- Потерпи, князь, - ответил он немного погодя. – Она придет, пора веселья. Они нам за все заплатят!
- Поскорее бы! Увижу эти кресты, и такая злость охватывает, что готов зубами им глотки рвать.
Дорога постепенно поднималась в гору. Германцы, сдерживая разгоряченных, запотевших коней, перевели их на рысь. Оглянувшись, Сегимунд посмотрел на широко открывшуюся взору, заросшую травой, изумрудно-зеленую долину реки Визургий, с огромным военным лагерем в центре. Рассчитанный на три легиона, окруженный рвом, высоким валом и крепкой бревенчатой стеной с квадратными угловатыми башнями, он был похож на широко раскорячившегося, громадного паука, крепко вцепившегося в германскую землю, высасывая из нее соки. Река, полукругом окружавшая его, отсвечивала слюдой.
- Опасное дело мы затеяли, - сказал князь. – Когда гляжу на это – страх берет. Кажется, разве можно их одолеть? Такая мощь, такая силища…Если бы не твой племянник, – никогда бы не решился на такое. Но ему я верю.
- Серьезно?
- Никому не верю, порой даже самому себе. Но Арминия боги наделили его умом больше, чем обычного смертного. Он все до мелочей продумал.
Сегимунд был молод, горяч, смел, решителен, весь буквально пылал энтузиазмом. Ингвиомер посмотрел на него сбоку, усмехаясь в густую, с проседью, бороду. Такие, как он, сытые, грузные люди, с большим животом и толстыми щеками, даже среди богатых, пожилых германцев встречались редко.
- Продумать – это одно. Конечно, это важно, кто ж спорит. Но вот сделать…
- А что тебя смущает?
- Да народец у нас уж больно ненадежный.
- Не спорю. Есть такое.
- Прямо скажу: недружный народ германцы. Вожди не любят друг друга, грызутся, как псы цепные. Каждый в свою сторону тянет. Один Тиудемир чего стоит!
- Тиудемир – великий воин, - сказал Сегимунд веско.
- Это само собой. Это все знают. Только он не слушает никого. И Арминию не станет подчиняться, клянусь Вотаном. А мало ли таких?
Они въехали в девственно дикий лес. Деревья здесь стояли тесно, сплошной стеной, как преторианцы на параде в честь императора, переплетаясь между собой сучьями, точно вытянутыми руками. Солнце завалилось за холмы, и небо густо посинело, потемнело, только на самом его краю еще светилась малиновая полоса. На кусты орешника ложилась стеклянная роса. Белка, спускавшаяся по стволу высокого ясеня, посмотрела на ехавших по лесной дороге людей черными глазками-бусинками, задрала хвост, взлетела на вершину дерева и возбужденно зацокала там, скрытая листвой. Из глубин леса крепко тянуло грибной сыростью, запахом прелой листвы и сырой коры.
- Ничего, - произнес Сегимунд. – Сейчас не то, что раньше. Не так, как было при Друзе или Тиберии. Сегодня даже самые тупые головы видят, что без единства нам римских собак не выбить со своей земли.
Он говорил с таким выражением, как будто уговаривал самого себя.
- А вот твой отец, Сегест, не понимает этого.
- Отец старый человек, - сказал Сегимунд с некоторой досадой. – Он возмужал в те времена, когда здесь вовсю хозяйничал Друз Старший и его свора. Германская кровь тогда лилась рекой. Вот он и поверил в то, что римляне непобедимы. Он считает, что Арминий подводит наш народ под их мечи. А времена изменились. И римляне не те стали, да и наши парни изрядно поумнели.
- Ты так считаешь?
- Уверен, клянусь Донаром и его молотом.
Ингвиомер снова улыбнулся, крупной загорелой рукой погладив гриву коня, тщательно расчесанную и заплетенную в косички. Его красавец гнедой шел размашистой, ровной, бодрой иноходью. Могучие, выпуклые мускулы, перекатываясь, играли под атласной кожей выхоленного животного, как будто стальные.
- Молод ты, парень, - сказал князь тоном добродушной насмешки в голосе. – Молод и горяч. Это самая трудная вещь на свете – изменить людей.
- Римляне изменят! – ответил Сегимунд злобно и весело. – Клянусь Фреей, хватит с нас их порядков, их топоров, розог и тоги судьи. Наелись досыта!
И он решительным движением сорвал с себя жреческие повязки.
- Достаточно мы поклонялись смертному! Они надругались над нашей верой, и боги отомстят им. Знамения были, и я в них верю. Завтра мы всласть напьемся их крови!
Князья замолчали и долго ехали узкой дорогой, вьющейся по склонам холмов. Скоро окончательно стемнело. На небе высыпали и весело заиграли белым искрящимся светом звезды. Большая туча медленно и грузно ползла с далеких гор, закрывая край неба белесой, смутно различимой пеленой. Ветер бесновался в верхушках деревьев, сбрасывая на всадников облетающую листву. Лето закончилось, наступила осень, а по германским понятиям - приближалась зима, и ночи стали холодными и росистыми. Один из дружинников запалил факел и поскакал впереди, освещая путь. Когда они спускались в лощину, наполненную густым туманом, то увидели двух больших волков. Толстошеие, плечистые, длинноногие, они сидели на склоне холма и внимательно смотрели на людей поблескивающими, как золотые ауреусы, глазами. Потом дружно, разом взметнулись, два дымчато-серых призрака, неуклюжим галопом помчались вниз и скрылись в холодном белом пару, затянувшем ложбину. Германцы, не выдержав, закричали, засвистели, заулюлюкали им вслед.
- По всем признакам, будет дождь, - сказал Ингвиомер, поглядев на продвигающийся вперед неровный край тучи, одну за другой съедающий звезды. – Это нам на руку. Всю дорогу до Ализона размоет.
- И это хорошо, - отозвался Сегимунд. – Но главное – чтобы Арминий их в Тевтобургский лес завел. Вот уж оттуда римлянам не выбраться!

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.02.2010, 18:11   #2
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Погибшие легионы. Роман. Гл.I


В самом деле? Спасибо! Когда я первый раз вывесил его в Регистратуре - его не приняли. Вот и хотелось понять, что тут не так.

Щас будет следующая главка.

Добавлено через 14 минут

Глава II. Квинт Монтан, рядовой Первого Германского легиона

Большой костер ярко пылал, весело потрескивая, жадно пожирая еловые сучья. Марк сидел рядом, разглядывая на свет прорехи на своих калигах, и на лице у него была скорбь, какая приличествует человеку только в случае смерти горячо любимой матушки. Потом он плюнул на землю и трагическим тоном произнес:
- До чего все-таки жалкая жизнь у легионера!
Квинта это почему-то позабавило.
- Вот как? – спросил он, несколько насмешливо. – А я-то думал, что славная, когда записывался. С чего это вдруг, Мероний?
Давно уже легионеры присвоили Марку это прозвище за его искреннюю любовь к «мерону», неразбавленному вину. Так давно, что он уже перестал обижаться.
- Вон, полюбуйся! Сапоги порвались - и их самому надо покупать. Ну что за судьба у солдата?
Квинт лежал на разостланном плаще и с улыбкой глядел на скучное лицо товарища. Было зябко, с берега Визургия тянул ветер, холодный, как руки мертвеца. Рядом стояла большая кожаная палатка, рассчитанная на десять человек. Но идти туда не хотелось, настолько крепко она провоняла всякими недобрыми солдатскими запахами.
- Надоело все! – продолжил Марк спустя некоторое время. - Душа и тело оценивается в десять паршивых ассов в день. И вот за эти деньги ты трудишься целые сутки напролет, как паршивый мул! Ни днем, ни ночью нет тебе покоя. Еще и башкой постоянно рискуешь. А она у меня не чужая, нет! Не на рынке купленная.
Он замолчал и полез в огромный кожаный мешок, которого хватило бы на добро для целой центурии. Порывшись там изрядное время, он извлек нитку, большую железную иглу, и принялся умело штопать разорванные места. Квинт, подперев рукой голову, следил за тем, как интересно и причудливо пляшут блики желтого света, отбрасываемого костром, на его лице. Сгустились сумерки, и в небе заблистали первые звезды; но в посиневшем прохладном воздухе все еще четко выделялись силуэты башен на лагерном валу, и фигуры часовых на площадках.
– Ты только посмотри, куда нас загнали! Кругом дикие дебри и непролазные болота. А зимы? Ничего подобного я не видывал!
- Да, зимы здесь зверские. А вообще, ты зря ноешь.
- В смысле?
- Ну так, вообще. Мне вот наша служба вполне нравится.
- Это чем же?
- Да многим! Думать ничего не надо. Центурион за тебя все решает. Жизнь по распорядку: подъем, завтрак, работа, учения, обед, отбой. Оружие я люблю. И люди кругом боевые, веселые. Опять же, если поход будет удачный – можно разбогатеть, набрать добычи, рабов. Или награду получить, а то и вовсе в центурионы выбиться. Разве плохо?
Мероний искоса посмотрел на приятеля и головой покачал.
- Глупенький ты, братец, - сказал он брюзгливо. – Молодой еще, зеленый, как неспелое яблочко. Кутенок. Смешно на тебя смотреть. А уж слушать…
Квинт перекатился на спину и закинул руки за голову.
- Может быть, – ответил он спокойно. - Я молодой. А ты старик, вот и ноешь. Скрипишь, как дверь в кабачке толстухи Квартиллы… Надоело.
- Ну тебя к воронам…- он наложил очередной шов, поднял огромную калигу повыше и прищурился, разглядывая плоды своего труды. - Люди тут боевые, э-э, – передразнил он солдата козлиным голосом, выпятив губы. – Дурак ты! Hic abdera…Знаю я этих боевых преотлично. Не первый год служу. Того и гляди, либо последний денарий стянут, либо нож тебе в спину всадят.
Он снова опустил сапоги на колени и принялся орудовать иглой.
- А вдобавок к этому куча варваров, грязных заросших дикарей, всех этих свебов, хаттов, херусков и прочих. Будь они разом прокляты! – и Марк выругался самыми грубыми словами, которые изобрели солдатские головы. - Так и ждут удобного случая, чтобы перехватить тебе глотку. Ох, не верю я всей этой шайке!- заявил он убежденно, заканчивая свой труд и откладывая в сторону иглу. – Особенно нашему другу, красавцу Арминию. Этот когти коршуну на лету подстрижет! Хитер, собака. Ясное дело: от змеи не родится канат. Отец его, Сегимер, тот еще был зверюга!
Он задумчиво покачал коротко стриженной, начинающей седеть головой, с изрядными залысинами ото лба. Лицо у него было широкое, квадратное, с большим тяжелым подбородком: обычное крестьянское, лицо, загорелое до цвета седельной кожи, с глубокими морщинами на щеках и у красного пористого носа. И настолько унылое было выражение на этом сильном лице, что Квинту невольно захотелось его подбодрить.
- Погоди, старичок. Завтра снимемся с лагеря. А как придем в Ализон, получим жалование. Тогда купим себе у центуриона отпуск. Возьмем фалерна - и закатимся к девкам в местный лупанар. Разом снимет с тебя все уныние и усталость…Или за Рейн съездим.
Марк посмотрел на него с таким выражением, как родители смотрят на бестолковых, но любимых детей.
- Ты еще совсем юный парень, Квинт, и служишь лишь четвертый год, – сказал он. – А вот я уже шестнадцать лет таскаю на себе это барахло, - и большим пальцем он указал за спину, туда, где под огромной сосной сложены были его доспехи, и стоял прислоненный к стволу большой щит. – Уже пять лет я в этой забытой богами и людьми стране. И что? Что хорошего видел я за это время?
Он снова удрученно покачал головой.
- Прямо скажу тебе, мой мальчик: ровным счетом ничего хорошего! Какие уж тут молодые девки? Разве это мне нужно, дружище? В моем возрасте хочется спокойствия, клянусь Меркурием. Где-то там, в Италии, люди живут, а не мучаются, как мы.
- Ну что ж, может быть, нам не слишком повезло, это верно. Конечно, лучше было бы служить в Африке или Сирии. Там тепло и солнечно. Что и говорить! Но все равно быть солдатом – это весело, по-моему. Дома скука, тоска.
- Нет, друг мой, ты сильно ошибаешься, – отозвался тут Марк с живостью, назидательно подняв кверху свой грязный указательный палец. – Лучше всего служить не в Африке или в Сирии. Лучше всего быть преторианцем!
- Да что ты говоришь! Это почему же?
- Ты сам подумай! – сказал он напористо, и даже вперед наклонился. - Служить в Риме, охранять подобного богу императора, и получать при этом по два денария в день. Вот это настоящая удача. За стеной лагеря – вечный Рим, великая столица мира. Сколько там кабаков и развеселых красоток! А игры, гладиаторские бои, травля зверей? И отставка у этих лентяев через шестнадцать лет. Спрашивается: что, эти бездельники в Риме больше нас рискуют своей шеей? За что им такие блага?
- Ну и наплевать. Какой толк завидовать им? Надо верить в себя, в свою судьбу и ждать, когда красотка Фортуна улыбнется тебе.
- Это все сказки для детей, – молвил Марк с горечью. – Если не повезло с самого начала – значит, так на роду написано. Преторианцы – вот кому везет! А мы с тобой – типичные мариевы мулы.
Он махнул безнадежно рукой и нахмурился.
- Будем тянуть эту лямку тридцать, а то и сорок лет подряд. А потом нам дадут жалкий кусок земли где-нибудь на самом краю света, на голых камнях или в пустыне, где полно тевтонских либо скифских разбойников. Что за несправедливость! Если бы в легионы набирали не самых что ни на есть тупых ослов со всей империи – разве стали бы они мириться с такой жалкой судьбой? Клянусь Аполлоном: давно бы уже восстали легионы, и добились бы себе условий таких же, как у преторианцев.
- Ты что такое несешь? Это еще что за ерунда? Ты что, с петель соскочил?
Тут Марк подпрыгнул так, будто его мечом в зад кольнули. Глаза у него засверкали, как у волка. Квинту даже не по себе стало. И понесло ветерана! Чувствовалось, что говорит он давно накипевшее, наболевшее за годы службы.
- Ерунда, говоришь? – зашипел он яростно. – Это чем же ерунда? Мы тут в любой момент погибнуть можем. Бросил германец в тебя дротик, либо ножом пырнул – и все, нет тебя. Или что, скажи на милость: подлецы преторианцы, которые сидят в Риме, накачиваясь вином да задирая хитоны местным бабенкам, - больше пользы приносят Отчизне, чем мы? Мы, которые каждый день видим врагов здесь же, за лагерным частоколом? Восстать, вот что надо сделать! Центурионов, жаб этих, в реку, рыб кормить… Потребовать себе таких же условий, как у этих лентяев в Риме. Вот это было бы справедливо! Но ведь каждому тупому здешнему мулу умные мысли в голову не вложишь, вот в чем беда.
Оба солдата замолчали на какое-то время. Марк стоял, раскачиваясь с пятки на носок, сжимая и расжимая кулаки. Потом, видимо, успокоившись, он снова сел к костру и молча уставился на огонь. Квинт был здорово ошарашен. Он никак не ожидал от обычно спокойного, немногословного Мерония подобного взрыва.

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.02.2010, 18:12   #3
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Погибшие легионы. Роман. Гл.I


- Ты бы поосторожнее был с такими речами, – сказал он наконец негромко, оглянувшись на всякий случай по сторонам – нет ли кого поблизости?
– Я-то, понятно, слова никому не скажу. А вот сболтнешь при ком-нибудь еще такое…Доложат трибуну о твоих речах, и поволокут тебя в оковах к палачу, на дыбу. Изломают все кости, шкуру подпалят огнем. И вообще: приободрись, приятель. Что это на тебя нашло сегодня? Ты же римлянин, а значит – хозяин мира. Твое призвание – управлять народами, смирять их, нести им просвещение и культуру.
Квинт приподнялся и подкинул в костер сухую длинную ветку.
- Вот подожди! Скоро вырубим эти дикие леса, осушим болота, построим здесь мосты и дороги. Германцев мы приучим к культуре, образованию, воспитаем, отобьем у них охоту к войнам. Посмотри на галлов: разве не они в свое время сожгли Рим? А сейчас? Смирный, тихий, безобидный народ…
Он наклонился вперед и весело хлопнул Мерония по широкому плечу.
- Да все народы мира трепещут, видя наших орлов и значки. Если бы наши предки были такими нытиками, как ты, – разве могли бы они покорить полмира?
Марк только рукой махнул.
- Ну, началось, - сказал он досадливо.- Ты-то откуда знаешь, какими были наши предки? Ты что, вино с ними пил? В морру играл?
- Это все знают. Один ты до седых волос дожил, а дураком остался.
- Ты у нас шибко умный! Тоже, учить меня вздумал. Школяр! Молокосос!
- Да ты пораскинь мозгами! Ведь эти самые германцы, кимвры и тевтоны, когда-то шли грабить и покорять Италию. А сегодня все, о чем могут мечтать - это отбросить нас за Рейн. О большем они уж и не помышляют.
- Какое мне дело до кимвров и тевтонов? Тоже вспомнил! Это когда было-то!
- А свебы? Вспомни про свебов! Пятьдесят лет назад, при божественном Юлии, они опустошали Галлию и переправлялись через Рейн целыми пагами. Разве возможно это сейчас? Ты пойми, старичок: может, через сто или двести лет потомки будут вспоминать о нас с восторгом. Станут рассказывать о наших войнах здесь так, как мы рассказываем о победах Сципиона Африканского, или Суллы Счастливого!
Марк только ухмылялся, слушая молодого солдата. Он достал оселок, вынул из ножен свой кинжал и принялся с визгом точить его, покачивая головой и иронически улыбаясь.
- Сосунок! Да меня от этих прекрасных фраз – Отечество, доблесть, слава, величие римлянина – просто тошнит. В прежние добрые времена так оно и было: предки наши были люди справедливые, суровые и добродетельные. А теперь измельчали людишки! Истинно тебе говорю – измельчали… - произнес он сурово. - В городах повсеместно – пьянство и разврат. Почтенные римские матроны любовников считают сотнями. Если у нее нет кучи мужей и разводов за спиной – то люди удивляются, зовут такую унивирой, одномужней. А их мужья настолько погрязли в роскоши и пресытились всеми удовольствиями, что женские тела их больше не возбуждают. Им подавай молоденьких да кудрявых мальчиков, либо цветущих юношей, вроде тебя. Кстати: как там наш милейший Фабий «Давай другую»? Не посылал за тобой больше?
Квинт отрицательно покачал головой. К старшему центуриону нашей когорты Фабию солдатское остроумие прилепило прозвище «Давай другую»: обломав о спину провинившегося воина розгу, он зычным басом требовал другую, и потом еще другую. Кроме того, за ним замечена была любовь к молодым красивым воинам. Марк, пошарив руками по земле, подобрал и бросил еще одну еловую лапу в костер. Тот затрещал и вспыхнул, выбросив сноп искр, осветив на мгновение могучий ствол старой ели по соседству с палаткой. Секст, по прозвищу Умник, который спал у костра, с головой завернувшись в плащ, что-то пробормотал сквозь сон, потом внятно выругался на самнитском наречии, вздохнул и перевернулся на другой бок.
- Вот кому хорошо! – молвил Марк и плюнул в костер. – Пастух невежественный, горец, деревенщина неотесанная, имени Гомера не слыхивал… Ему здесь самое место!
Он попробовал лезвие кинжала большим пальцем, задумчиво выпятив нижнюю челюсть, спрятал оселок и вложил оружие обратно в потертые ножны. Потом он покачал головой и продолжил, воодушевляясь:
- А я повидал мир, да уж, повидал! В самом Риме жил три года, ходил на форум, с умными людьми общался, не чета здешним невежам. Помнится, был у меня друг Аристомен – ученый грек, великого ума человек… Держал он прелестный кабачок недалеко от Большого Цирка. Много мы с ним времени провели за обеденным столом в возвышенных и достойных беседах. Да-а… Пил он, как лошадь! Даже мне за ним было не угнаться. Пятнадцать лет мне было, когда я ушел из дому. На месте мне не сиделось, вот я и пристал к группе бродячих артистов и акробатов, обошел с ними всю Италию. Все видел, везде побывал. Потом в солдаты записался. Проигрался в кости пух и в прах в Остии, раздели меня догола, даже рваную тунику сняли, вот я и пошел с отчаяния в легион. Служил и в Паннонии, и в Африке, и в Сирии. Навидался всякого. Тебе, мальчишечка, и не снилось такое, клянусь Юпитером Наилучшим.
Марк улыбнулся своим воспоминаниям и потер широкой ладонью лоб.
- Сирия! Вот это страна! – произнес он мечтательно - Сказка! Финики, пальмы, море… А женщины? Разве могут сравниться жаркие сирийские девки со здешними никудышными шлюшками? Про германских баб я уж и не говорю: эти светловолосые коровы целомудренны как весталки. Даже вдовы – и те хранят верность покойникам. Зачем, спрашивается? Что толку? Глупый народец! И места здесь гнусные, гиблые!
Он замолчал, исчерпав, наконец, запас своих жалоб, и тоже растянулся на земле у костра, вытянув ноги, подложив под голову кожаный мешок.
Два легионера, споря о чем-то между собой и переругиваясь, прошли мимо костра и завернули за угол палатки. Уже окончательно стемнело, и очертания башен пропали, растаяли в ночном мраке. Горящие на их площадках факелы позволяли видеть лишь кусок стены и остроконечной крыши, да черные фигуры часовых, закутавшихся в плащи. Ночь стояла изумительная: прохладная, ясная, лунная. Время от времени со стороны реки налетал порыв свежего ветра, раскачивал старую сосну и сбрасывал на землю ее хвою. Где-то вдали, в лесу, протяжно и гулко ревел то ли лось, то ли зубр. Квинт зевнул, повертелся на месте. Потом решительно поднялся на ноги, застегивая на себе тяжелый кожаный пояс «цингулум», усыпаннный большими металлическими бляхами, с привешенным сбоку кинжалом.
- Ты куда? – спросил Марк, открывая глаза. Он уже было задремал. – Ложись спать. Скоро вторая стража, а на рассвете нам выступать. Переход завтра будет тяжелый…
- Ты спи, а я пройдусь: загляну к ребятам из второй когорты. Знаешь Тита Цессония из первого манипула? Длинный такой, носатый? Он мне сорок сестерциев должен и не отдает. Пойду, напомню про должок – все равно что-то не спится.
Марк приподнял голову от земли, хитро посмотрел на приятеля и понимающе ухмыльнулся.
- В третью когорту, говоришь? К Титу Цессонию? Ну-ну…А к маркитантке Квартилле ты не заглянешь? – спросил он насмешливо. – Знаю я, кого ты думаешь навестить! Хорошая у нее служанка, ой, хорошая, задорная, яркая! Мало тебе драк с германцами – так еще Венериных боев хочется? Дело молодое…«Бани, вино и любовь разрушают вконец наше тело. Но ведь и жизнь создают – бани, вино и любовь!» Эх, если бы я был помоложе! – сказал он с вздохом, и улыбнулся. – Я ведь и сам к толстухе Квартилле лапы подсовывал, да она ни в какую. Что ей рядовой легионер? Ладно, иди, юноша. Выступай гордо на битву, копьем длиннотенным колебля, и бейся смело: спины врагу не показывай, вали его на спину, бедра раздвигай, напирай изо всей силы, себя не жалей… Покажи себя доблестным солдатом Цезаря. И за меня разок!
- Спи, Марк, спокойно. Отдыхай, старичок! – сказал Квинт весело. – А уж я постараюсь не осрамить ни себя, ни тебя.
- Что сказать Фабию, если пришлет за тобой?
- Передай, что я внезапно умер.
Он засвистел себе под нос на мотив популярной в войсках песенки, завернулся в длинный, пестрый, на галльский манер, сагум, и бодро зашагал мимо лагерных костров, повозок и палаток в сторону преторских ворот.

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.02.2010, 23:14   #4
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Погибшие легионы. Роман. Гл.I


Спасибо! Близко нет. История - мое увлечение с детских лет. Особенно история императорского Рима. Я даже латынь ради этого учил

Раз вам понравилось - выложу еще одну главку.

Добавлено через 3 минуты

Глава III. Поединок


Он шел и размышлял над последними словами Марка. Фабий Клемент, выслужившийся из рядовых за исполнительность и храбрость, здоровенный, угрюмого вида мужчина, со сломанным носом и шрамом через верхнюю губу, уже дважды делал молодому солдату недвусмысленные предложения. Зазывал его в палатку, угощал вином и фруктами, а потом начинал приставать: обнимал за плечи, нахваливая его красоту, статное сложение и рост, а потом потной, жесткой, мозолистой рукой гладил по бедрам и коленям, лез с поцелуями… Но Квинт не поддавался. В последний раз центурион даже пригрозил юноше, что он горько пожалеет, если не уступит ему. И действительно, с тех пор наряды посыпались ему на голову, как из рога изобилия. Однако Квинт решил твердо: не бывать этому! Наряды его не слишком пугали, а центурион, с волосатыми узловатыми лапами и вонючим дыханием изо рта, был противен до тошноты. Нет уж, лучше сто нарядов, подумал он, чем одна ночь с этим мужланом!
Квинт невольно ускорил шаг, пересекая широкую преторскую дорогу – via pretoria, - разделявшую огромный лагерь на две части: группа всадников скакала от трибунала. По виду это были знатные германцы, все в богатых плащах, застегнутых на груди массивными фибулами, в золоте и серебре, с оружием. Они с громом промчались мимо, так близко, что юноша ощутил запах конского едкого пота. Он узнал среди них известного вождя херусков, Сегеста, угрюмого и кряжистого, как медведь. Князь на скаку что-то сердито и громко говорил другому германцу, высокому, сухощавому и длинноусому, с пестрой шкурой рыси на плечах.
- Если боги против нас – что же я могу тут поделать? – донесся до Квинта грубый голос варвара. За три года службы в провинции Германия оннаучился немного разбирать язык хаттов и херусков. – Как убедить мне этого человека? Лучше бы он всех взял под стражу – и меня, и Арминия, и дядю его! Правду они говорят, эти римляне: кого Юпитер, то бишь Вотан, хочет погубить – лишает разума…
Они пронеслись мимо и помчались к лагерным воротам, продолжая переговариваться между собой. Квинт чихнул от поднятой копытами коней пыли, утер нос и пошагал себе дальше, размышляя над услышанными словами.
«К наместнику приезжали», подумал он. «Опять на Арминия жаловался!» Все в войске знали, что между двумя могучими вождями херусков – Арминием и Сегестом – царит жестокая вражда. Причиной ее была дочь Сегеста, белокурая Туснельда, которую Арминий выкрал и сделал своей женой – судя по всему, с полного согласия девушки. Сам же Сегест, по слухам, планировал выдать ее совсем за другого человека. С тех пор он все время интриговал против зятя, обвиняя его в неблагонадежности и стремлении поднять германцев на восстание. Особенно громко и часто он это обвинение он повторял последнее время, предупреждая римлян, что в городках и деревнях хаттов, марсов и херусков неспокойно, что многие готовы подняться и взяться за оружие. Но наместник провинции Германия, зять великого императора Августа Публий Квинтилий Вар, большой, грузный, солидного и степенного вида мужчина, - не придавал веса этим обвинениям, считая их следствием злобы и зависти.
Квинт свернул с преторской дороги на боковую тропинку, ведущую между палаток легионеров к квинтанским воротам. Там, за воротами и лагерным валом, разместились палатки маркитантов. В этом шумном, суетливом, всегда полном людей квартале находилась маленькая харчевня лигурийки Квартиллы, дебелой женщины примерно тридцати пяти лет от роду, вечно напомаженной и нарумяненной, с массивными серебряными браслетами на голых пухлых руках. Здесь можно было неплохо пообедать за пару ассов. Подавали у Квартиллы обычную грубую пищу: вареные бобы и горох, чечевицу, ячменную кашу, кровяную колбасу, вареную баранью голову или свинину, излюбленные битки и сосиски, обильно сдобренные луком и чесноком. Вино на стол ставили вареное критское либо тускуланское. В передней комнате крытого соломой барака стоял большой стол, сложенный из кирпичей, в который вмазаны были четыре объемных глиняных горшка, наполнявшихся пищей. За него и сажали посетителей. А в задней комнате, за перегородкой, помещалась громадная печь, на которой две немолодые рабыни-сирийки постоянно готовили свои незамысловатые угощения. Сгорбленный раб-вифинец таскал воду и колол дрова, мальчишка Кассион был на посылках, а свободнорожденная служанка Квартиллы, семнадцатилетняя гречанка Хрисида, накрывала на стол, распоряжалась всеми и следила за готовкой. Иногда подвыпившие посетители звали ее пьяными, грубыми голосами. Тогда Хрисида, принарядившись, обнажив руки и приоткрыв грудь, распустив по плечам кудрявые волосы и вдев в уши огромные серьги, плясала перед ними по-сирийски, мелко переступая босыми ногами по земляному полу, подрагивая бедрами и животом, сладострастно изгибаясь и подмигивая, а легионеры радостно ревели и бросали ей медные и серебряные монеты. Туда и направил юноша свои шаги.
Он прошел мимо квартала нумидийских всадников, где у коновязей ржали кони и между ними сновали темные фигуры в плащах, потом через расположение германцев-свебов из вспомогательных отрядов. Около одного из костров Квинт увидел большую группу воинов. Германцы стояли полукругом, а в центре боролись два рослых парня. Свебы, с заплетенными в косички длинными светлыми волосами, собранными в высокий пучок на макушке, мощные, крупные, густо покрытые затейливыми татуировками, хлопали в ладоши и пели какую-то свою песню, дикую, грозную и унылую. По их раскрасневшимся рожам и блестящим глазам Квинт сразу увидел, что они изрядно пьяны. В центре круга борцы, сцепившись в плотном захвате, ухватив друг друга за широкие кожаные штаны, таскали друг друга из стороны в сторону, стараясь бросить друг друга на землю. Их потные тела блестели в отблесках костра. Потом один из борцов, приподняв противника, ловко подбил его ногу своей ногой и опрокинул на спину, подняв облако пыли. Свебы громко, радостно заорали что-то. Некоторые из них потрясали оружием и бросали на проходившего мимо легионера угрожающие взгляды.
«Здоровый парень, ничего не скажешь!», подумал невольно тот, глядя на победителя. Улыбаясь, он поднялся на ноги и с довольным видом отряхивал с себя пыль. Один из германцев, постарше других, подошел к нему и протянул турий рог, окованный по краям серебром, полный пенистого ячменного напитка. Борец высоко поднял его над головой, крикнул что-то громкое, воинственное, такое, чего Квинт не разобрал, и после этого запрокинул голову назад. Питье широкой струей полилось ему в глотку. Свебы снова запели свою варварскую песню, взявшись за плечи и мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Победитель опустил рог и глянул на юношу.
- Эй ты, почтеннейший квирит! – сказал он насмешливо. Латинский язык его был ломаным, но, впрочем, вполне понятным. – Что смотришь? Хочешь со мной побороться?
- Я-то? – спросил Квинт, и остановился. – Это ты мне?
- Ну, а кому же? – парень говорил громко, время от времени вставляя в свою речь германские слова. – Ты ведь римский гражданин, повелитель мира? Так?
- Ну, хорошо. Так. Дальше что?
- Будешь бороться со мной? Если победишь меня – получай этот рог, полный пива. Забирать его себе будешь. Или боишься?
- А если проиграю?
- Тогда отдавать мне свой плащ и пройди под ярмом.
Это был унизительный обычай, издавна применявшийся к побежденным: воины проходили под копьем, положенным плашмя на два других, воткнутых в землю – как-будто под ярмом, кланяясь победителю. Квинт заколебался. Германец был выше его, шире в плечах и тяжелее, наверное, на добрых пятнадцать фунтов. Потом он как-то сразу решился.
- Ладно, согласен, - сказал он. – Твой рог мне сгодится.
Он скинул с себя плащ, снял с пояса кинжал и положил его на землю у костра. «Помогите мне, Меркурий и все бессмертные боги!» Борцы вступили в круг. Свебы расступились, предоставляя им место. Они насмешливо улыбаясь, глядя на юношу. Было видно, что они уверены в победе своего борца. Противники наклонились вперед и, упершись плечами друг в друга, крепко взялись за пояса. Германец густо дышал на Квинта пивом. Он чувствовал касание чужой щеки, покрытой юношеской мягкой бородкой, и совсем близко видел его светлые глаза, поблескивающие в отблесках костра, как у рыси. Старший из свебов, с кабаньей шкурой на плечах, громко хлопнул в ладоши, гортанно крикнул, и соперники принялись изо всех сил толкать и раскачивать друг друга.


(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 28.02.2010, 23:15   #5
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Погибшие легионы. Роман. Гл.I


Молодой германец был сильным, как медведь. Он сразу же принялся таскать Квинтаза собой, ломая, стремясь опрокинуть на землю. От напряжения сердце бешено забилось у того в груди, дыхание стало тяжелым. Мгновенно пот выступил по всему телу. «Германцы не очень выносливые», думал юноша урывками. «Главное – выдержать первый натиск. Потом будет легче». Когда-то ему, подобно Марку, довелось дружить с бродячими гладиаторами и акробатами и брать у них уроки борьбы. Там он узнал пару хитрых приемов, которые держал про запас. Германец продолжал бурно атаковать, то напирая изо всех сил, то притягивая к себе и стараясь сделать подножку. Квинт все время отступал, ускользая от него. Пару раз борцы даже выскочили из круга, налетев на стоящих людей, и свебы оба раза довольно грубо вталкивали их обратно. Квинт слышал их недовольные, насмешливые выкрики:
- Хватит убегать, римлянин! Пора бороться! Давай, покажи, что ты мужчина. Не трусь, ты, господин мира!
Наконец, выбрав момент, он решился: правой рукой сверху, через спину ухватил молодого германца за пояс такой силой, что почувствовал, как тот затрещал, потом шагнул противнику навстречу, подсел и, прогибаясь в спине, подбивая его туловище бедром, бросил противника через себя, через грудь. Этот прием когда-то давно показал ему гладиатор Спикул, родом из далекой Колхиды, что на берегу Понта Эвксинского. Парень, описав в воздухе красивую, высокую дугу, грохнулся всей своей широкой спиной на землю. Дыхание его пресеклось от удара, глаза изумленно раскрылись, и тут сверху тяжело упал Квинт, вжимая лопатки в землю. Подержал так немного, потом встал, утирая струйки пота, катящиеся по лицу. Свебы с разочарованным видом стояли молча, тесно обступив борцов. Германец сидел на земле, потирая ушибленную спину. Квинт протянул было ему руку, предлагая помощь, чтобы подняться; но он резко оттолкнул ее и сам проворно вскочил на ноги. Глаза его сузились и недобро поблескивали. Юноше стало не по себе. Он невольно наклонился и поднял земли свой кинжал. Германцы придвинулись ближе, нависая сплошной стеной; их угрюмое молчание выглядело угрожающе. Тут побежденный парень обернулся к ним, громко сказал что-то и весело рассмеялся. Потом он одобрительно хлопнул молодого солдата по плечу своей тяжелой ладонью.
- Молодец, римлянин! – сказал он одобрительно. – Не слишком силен, но хитер и ловок! Так вот вы и побеждаете нас своей хитростью. Держи!
Он взял у своего старшего товарища рог, полный пива, и передал его юноше. Германцы дружно загалдели на своем языке.
- Давай пей! – сказал германец. – Пей, как боролся – до конца. Удивил ты меня. Я думал, что все приемы знаю, а ты меня удивил. Как это ты сумел меня так бросить? Я летел так высоко, что увидел луг за лагерным частоколом. Как тебя звать?
- Квинт мое имя.
- А я Малориг, сын Филимера.
- Что же, я рад нашему знакомству, - сказал Квинт дипломатично.
- Давай пей!
Он запрокинул рог и принялся тянуть горьковатую, странную на вкус жидкость, отпил примерно две трети, потом опустил рог и перевел дух.
- Хватит, не могу больше, - сказал он, отдуваясь. – Выпей ты.
Германец засмеялся, взял рог и одним духом осушил его до дна.
- Держи, - и он протянул рог обратно. – Он твой. Мое слово твердое, как железо: выиграл – получи. Но больше ты меня на этот прием не поймаешь, приятель Квинт, нет, не поймаешь! Теперь я ученый. Хочешь еще раз попробовать? Давай еще поборемся?
Квинт отрицательно покачал головой и забрал рог.
- Спасибо, - сказал он, одевая плащ. – Ты очень сильный. Я не хочу дразнить богов, пробуя удачу еще раз. И вообще – когда придем в Ализон, принесу Меркурию благодарственную жертву за то, что помог такого силача одолеть! А вот потом, пожалуй, можно будет и еще побороться.
- Договорились! Там мы встретимся и решим окончательно, кто из нас лучший борец.
Юноша сунул рог под свой сагум и пошел дальше. Сзади свебы, сбившись плотной кучей, громко галдели и смеялись. Квинт шел веселый, с легким сердцем, бережно придерживая тяжелый рог под плащом и улыбаясь.
«Как я его, а?» – думал он самодовольно. «И сам не верил, что получится. Здорово же он полетел. Ай, какой я молодец! Ловко получилось. А рог этот немалых денег стоит. Что ж, Меркурий, хитрейший из богов: пожалуй, в Ализоне ты и впрямь получишь белую козу себе в жертву….На эти деньги нам с Хрисидой удастся устроить себе веселую недельку!» И он невольно представлял себе свою веселую, красивую гречанку, ее улыбку и ямочки на щеках, черные, перехваченные цветной лентой волосы, пушистые кольца которых ему так нравилось накручивать на пальцы. Потом опять вспомнились германцы, их веселые, улыбающиеся рожи, добродушные похлопывания и довольные смешки.
«А ведь и они все же люди!» подумал Квинт невольно. «Конечно, варвары, живут в лесах, со зверьми, не зная грамоты, не видя книг, прекрасных храмов и скульптур. Но ведь и многие наши пороки им неведомы! Они добродушны и чисты душой, как дети. Может, и не нужно их портить? Может, лучше предоставить их самим себе, и не лезть к ним с нашими законами, поборами, топором и тогой?» Странные мысли бродили у него в голове. Квинт невольно потер рукой лоб, отгоняя их прочь, и ускорил шаг, стремясь быстрей попасть в квартал, где расположились со своими палатками маркитанты, и где ждала его прелестная девочка Хрисида...

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 02.03.2010, 21:31   #6
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Ист.роман.Гл.4.Нападение


Глава IV. Нападение

В воротах было тесно, и легионеры сталкивались между собой, ругаясь и звеня наконечниками копий.
- Вот это толпа! – сказал Марк, когда они выбрались, наконец, за лагерный вал. –Как в Риме на форуме. Клянусь Венерой Раскачивающейся, вон и «камара» Квартиллы. И твоя девчонка сидит впереди, правит лошадьми. А германцы едут мимо и на нее облизываются.
- Где? – спросил Квинт, перебрасывая свою «сарцину», длинную палку с перекладиной и привязанным к ней узлом, с одного плеча на другое.
- Туда посмотри.
И Марк показал в сторону толстой, жилистой, густо поросшей черным волосом рукой.
Около ворот царило столпотворение. Войско выступило из лагеря на рассвете, сразу после четвертой стражи. Вперед ушел отряд нумидийских всадников, посланных на разведку. За ними широкой колонной выползли из лагерных ворот три легиона, издали похожие на покрытую металлической чешуей, разъевшуюся за лето змею. Легионы составляли ядро армии, ее основную ударную силу. С ними шли пять добавочных когорт, недавно пришедших из-за Рейна, и вспомогательные галльские конные отряды. В конце войска тянулся огромный обоз. В укрепление Ализон из летнего лагеря уходили чиновники, занимавшиеся сбором податей и чинившие суд в германских деревнях. С ними ехали члены их семей, шли рабы, наложницы и вольноотпущенники; в конце колонны тянулись со своими набитыми товаром повозками маркитанты.
Квинт среди этих повозок увидел крытую тележку, «камару», трактирщицы Квартиллы. Хрисида сидела впереди. На ее округлой, аппетитной шее было нарядное коралловое ожерелье: оно стоило Квинту месячного жалованья. Румяные губы девушки изгибались в улыбке, черные глаза блестели, и вид у нее был такой соблазнительный и задорный, что проезжавшие мимо германские всадники, толкая друг друга локтями, подмигивали весело, качали лохматыми нечесаными головами и улыбались. Потом маркитанты остались позади, и друзья потеряли тележку из виду.
- Ну, теперь пошло дело! – сказал Марк, когда они вышли на дорогу, петляющую между холмов. – Будем топать, пока копыта не отобьем…Миль двадцать, не меньше.
Он оглянулся назад, откинув на плечи капюшон просторного плаща из хорошо выделанной лосиной шкуры, скреплявшейся на груди массивной бронзовой фибулой.
- Это какой-то ужас! Как идти с таким обозом? Еще и дождь начинается…А ты слышал, что говорят: германцы восстали!
- Кто тебе такое сказал? – спросил Квинт, щурясь от секущих лицо мелких капель.
Бронзовый шлем висел у него на груди, за спиной в чехле был щит, болтались два дротика-верикула и тяжелое боевое копье – пилум – с трехгранным стальным наконечником в добрый фут длиной. В таком виде они солдаты назывались impeditus, и действительно напоминали груженых мулов. С утра небо затянуло низкими темными тучами, и зарядил неторопливый, моросящий и скучный дождь. Многие легионеры шагали, накинув на головы капюшоны своих плащей. Другие, подобно Марку, прикрылись звериными шкурами. За долгие года службы в Германии, общаясь с варварами, легионеры перенимали их обычаи и одежду.
Дождь усиливался. Время от времени налетали сильные порывы ветра, раскачивавшие вершины сосен и дубов. Дорога, втягиваясь в ущелье между невысоких, густо поросших дремучим лесом гор, размокала все больше.
- Плохо дело, – сказал Марк. Он растер широкой ладонью капли воды по короткой щетине головы, и накинул капюшон снова. - Если непогода разойдется – хлебнем мы горя. Тащим с собой целый город на колесах. А дальше будет только хуже. Пойдут леса да болота. Как же мы будем вытаскивать из грязи все эти дурацкие телеги?
Квинт посмотрел назад. Они только что поднялись на невысокий холм примерно в миле от лагеря. Вся дорога сзади была забита легионерами. Солдаты шли плотными рядами, в середине которых двигались повозки: на них везли доспехи ветеранов, метательные орудия – баллисты, скорпионы, торменты или онагры - и мешки с деньгами, фолы. А у ворот лагеря волновалась и подавалась из стороны в сторону огромная толпа, тесное скопление мулов, лошадей, людей, набитых скарбом подвод маркитантов. Они медленно двигались следом за армией, вытягиваясь постепенно в длину. Вся колонна уходящих должна была растянуться на несколько миль. В такую погоду продвижение ее никак не могло быть быстрым.
- Вряд ли мы сегодня одолеем двадцать миль перехода, - сказал Квинт.
Марк в ответ только рукой махнул.
- С десяток бы пройти, и то дело… А если германцы нападут? Вот будет потеха! – Марк дотронулся до ладони Квинта. – Глянь!
На склоне холма, торчали высокие кресты с телами казненных. Черные огромные вороны сидели на плечах мертвецов или разгуливали взад и вперед, важные, как сенаторы. Квинт своими молодыми зоркими глазами видел, что глаза у трупов выклеваны, и по груди их растеклись потеки засохшей крови. Особенно один мертвец был страшен – раздувшийся, с изуродованным, расклеванным лицом, со свалявшейся полуседой бородой, которую трепал налетавший с реки сырой ветер. Два толстых, сытых ворона длинными, твердыми клювами продолжали долбить его лоснящиеся под дождем шею и плечи. Рядом сидел на мешке, зевая, сторожевой солдат, двумя руками державшийся на свое копье; он ждал от центуриона команды покинуть, наконец, свой пост. А еще дальше, у подошвы холма, в сотне шагов от места казни, разместилась на разостланных шкурах группа германцев. Среди них были мужчины, и женщины, и несколько детей.
Это были родственники казненных, приехавшие забрать тела после того, как войско уйдет. Никто из них не плакал. Все они молча сидели тесной группой, и смотрели вслед уходящим римским солдатам. Даже не по лицам их, – отсюда их трудно было разглядеть, – но по позам было понятно, какой заряд ненависти и злобы несет каждый из этих людей.
- Расселись, коршуны, - бросил Марк Мероний со злобой. – Небось, мечтают о том, как бы напасть и начать резать нас на ремешки…Эту зловредную нацию надо истреблять так, как мы иудеев в Палестине истребляли, клянусь Аполлоном, моим покровителем!
Он повернул к Квинту небритое, квадратное лицо.
- То было лет семь тому назад, парень. Вместе с нашим проконсулом, Квинтилием Варом, – дай ему боги счастья и здоровья! – я ходил бить иудеев в Иеросолиму. Вот это был поход! Скажу прямо: в жизни не видывал более странного города, чем та Иеросолима!
- Что же в нем странного? – спросил Квинт.
- Да как тебе объяснить…- отозвался Марк задумчиво. - Сама по себе страна бедная и нищая. А город величественный, огромный и прекрасный, достойный восхищения. В центре города, на высоком холме, стоит великолепный храм из белого мрамора, с золотой крышей. Толпы безумных богомольцев собираются каждый год поклониться там их таинственному богу, главному его святилищу. А в святилище том, говорят, ничего и нет. В былые времена Помпей Магн взял город и вторгся в храм, надеясь найти там сокровища и изображения их грозного бога, в которого они все так верят, и гнева которого так боятся. Сокровища он вроде бы нашел, и немалые. А вот изображений никаких не обнаружил. Пустым оказалось святилище! Просто пустая комната – и все. Представляешь?
- Как так?
- Да вот так… Вот кому поклоняется этот высокомерный народ: пустоте! Что за таинственное божество, которого никто никогда не видел, образа которого не представляет себе? Чушь какая-то, клянусь Изидой…- молвил Марк недоуменно. - А они в него верят. И ведь еще смотрят на тебя – на римского гражданина! - с презрением, как на грязное насекомое. С чего бы это?
- Много разного про них говорят, – заметил Квинт, туже затягивая завязки капюшона у шеи. – Рассказывают, что у них множество самых нелепых и богопротивных суеверий. Странный народец, непонятный. Не такой, как мы.
- И беспокойный к тому же, - добавил Марк. – Там куча разных сект, множество проповедников. Они постоянно мутят народ, обещая ему, что он скоро станет господином всего мира… Ох, и дали же мы им жару в тот год, когда они подняли в Иеросолиме мятеж и осадили в крепости трибуна Сабина с себастийскими солдатами! Вся страна тогда забурлила, как огромный котел. Бывший царский раб, именем Симон, надел на себя корону Ирода, собрал огромную шайку всяческого сброда. Этот негодяй сжег дворец царя в Иерихоне, и напал на самого прокуратора Валерия Грата с его легионерами! Ну, уж после этого сам наш наместник, достопочтенный Публий Квинтилий Вар – да хранят его милостивые боги! – выступил на подавление мятежа с двумя легионами и всей конницей. И я шел тогда вместе с ним, в славном Двенадцатом Молниеносном легионе… - произнес Марк горделиво. - Мы прошли сквозь всю Иудею, громя проклятых мятежников, сожгли дотла городок Еммаус, и уже под самой Иеросалимой рассеяли толпы этого грязного сброда – а две тысячи пленных тут же прибили на кресты!
Марк использовал распространенное выражение cruci sublata – «поднять на кресты». Они проходили мимо небольшой германской деревушки, расположенной на склоне холма. У подошвы холма лежал заросший сочной травой луг, где паслось довольно большое стадо коров. Лохматые собаки с острыми мордами, похожие на волков, злобно лаяли на проходящих солдат. Некоторые из них, наиболее смелые, подскакивали ближе и пытались укусить проходящих за ноги
- Вот это было зрелище, клянусь Аполлоном, – продолжал Мероний кровожадно. – Целых две тысячи бездельников, медленно поджариваемых на солнце! Я тогда добрых три десятка рабов продал перекупщику. Было на что погулять после этого. Пограбили мы вволю. Да и от проконсула, – дай ему боги здоровья и долголетия! – получили приличный донатив. А потом наместника перевели сюда, в эту проклятую Германию, и я поехал с ним вместе. И вот теперь ни в баню не сходить, ни в театр, ни на скачки. Приличного лупанара – и то не найти! И люди здесь хуже чем животные. Нет, на кресты их, всех до одного на кресты!

(с) Квинт
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 02.03.2010, 21:32   #7
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман.Гл.4.Нападение


Квинту стало как-то не по себе. Он вспомнил, как несколько недель назад, в самой середине лета, ему довелось присутствовать на казни германского князя из племени марсов. Тот был обвинен в измене, бежал и какое-то время скрывался в лесах, пытаясь поднять соплеменников на восстание. Во время одного из нападений на римский отряд он был ранен, и вскоре схвачен. Судил его сам проконсул Квинтилий Вар - и присудил к казни supplicium more majorem, «по обычаю предков». Квинт стоял в карауле и видел, как закованного в цепи германца привели к месту казни, раздели и положили на землю. Голову ему замотали плащом и зажали в большой деревянной колодке, называемой furca. Руки осужденного пригвоздили к колодке. Потом два здоровенных ветерана встали по бокам его с розгами в руках. По команде центуриона они принялись равномерно стегать приговоренного розгами по обнаженному, желтовато-смуглому телу. Родственники, друзья и клиенты его большой толпой стояли неподалеку и молча наблюдали за казнью. Сначала германец крепился, изо всех сил стараясь не кричать; он только скрипел зубами, сдержанно стонал и как-то судорожно вытягивал шею. Но когда счет пошел на третью сотню, – он не выдержал. Крик его двое суток стоял потом у молодого солдата в ушах. Германец несколько раз терял сознание; его отливали водой и продолжали сечь. Когда он наконец испустил дух, голову мертвеца отрубили, вздели его на копье, пронесли по лагерю и бросили лагерным псам. Тело родственники казненного выкупили и сожгли, по своему обычаю. Долго еще потом картина этой казни стояла у Квинта перед глазами…
Вскоре вымазанные цветной глиной, как будто яркими красками расписанные, дома германцев, скрылись из виду. Дорога пошла под уклон. Теперь Квинт видел уходящую далеко вперед легионную колонну, и шагающие в стройном порядке, с правильными интервалами когорты, блистающие металлом, с высоко вздетыми значками манипулов. К их древкам были прикреплены большие посеребренные медальоны, с поясными изображениями императора Августа, бога войны Марса и его дочери Беллоны. Голова колонны терялась среди заросших дремучим лесом гор, в ущелье между которыми вползало войско. Юношу невольно охватило чувство гордости: он ощущал себя частицей огромной, неодолимой силы, которой подвластны далекие расстояния, непроходимые ущелья, вековые леса, перед которой не способны устоять самые многочисленные толпы варваров. Всегда, когда он видел армию на походе, его охватывало это самоуверенное, горделивое чувство. Он ощущал себя хозяином мира в такие моменты. И серый, тусклый, холодный день показался ему веселее, и свинцовое, насупленное небо над лесистыми вершинами гор не выглядело таким низким и угрюмым.
- А ты обратил внимание на то, что людей в деревне не видно? – спросил Марк неожиданно. Он привычным упругим, бодрым шагом старого солдата шел рядом, держа одной рукой палку-сарцину на плече, и размахивая другой. – Заметил? Обычно они, как завидят войско – высыпают из домов, стоят и смотрят на нас. А сейчас – никого! Только мальчишки-пастухи да какой-то убогий старик. Даже баб ни видно…Странно это как-то, не находишь?
Юноша пожал плечами. Мероний помолчал немного, потом смачно плюнул в сторону и засвистел на мотив популярной в войсках песенки гладиаторов.
- Дома германцы ставят по-другому, не так, как у нас в Италии, - заметил он немного погодя. – У нас лепят друг к другу тесно, как соты в улье. А у них каждый дом – усадьба, с большим участком, с садом. И расположены они далеко друг от друга. Маленькая деревушка, а размером – с наш городок. Недружелюбный народ, неуживчивый. Соседей – и тех не любят, сторонятся…А? Как думаешь?
И снова он не получил никакого ответа.
Дорога становилась все более узкой, лес местами подступал уже почти вплотную к ней. Легионеры шли, время от времени делая короткий привал, перекусывая на скорую руку. Неширокий болотистый луг справа от дороги весь зарос камышами, которые шумели на ветру. Над лугом вились несколько луней, выискивая себе добычу. Высоко в небе, над дорогой, под пухлыми серыми облаками, парил ястреб, выписывая широкие, плавные круги. Неожиданно Марк толкнул Квинта в бок локтем.
- Смотри, вон он! – сказал ветеран и указал на камыши. Сначала юноша ничего не заметил там, куда вытянулась татуированная рука Мерония. Но потом, приглядевшись, заметил среди камышей кабанью клыкастую морду, с маленькими глазками, с высоко поднятыми ушами. Зверь какое-то время смотрел на них, потом с шумом бросился прочь – только камышовые метелки закачались, обозначая его путь. Марк улыбнулся; от уголков его глаз по коричневым щекам побежали неожиданно веселые, лукавые морщинки.
- Как он побежал, а? Слышал, как запыхтел: фыр, фыр…Бежит, небось, сейчас, и думает: вот это я нарвался! Столько людей сразу! Хорошо, что цел ушел… Много все-таки здесь зверья, я прямо диву даюсь, - сказал он удивленно. - Три дня назад, на рубке леса, я оленя видел. Стоит, голову поднял, прислушивается. Рога огромные, ветвистые: красавец, одним словом. Дорого бы я дал, чтобы разок хорошенько поохотиться в этих лесах. Только для этого нужно, чтобы германцы стали мирные, хотя бы вроде наших друзей галлов. А то уйдешь в лес – и найдут тебя весной, когда снег сойдет, с перерезанным напрочь горлом. Помнишь, как мы Мамерка Непота из второй когорты нашли?
Дождь лил все крепче. Выбоины в дороге постепенно заполнялись водой, то и дело приходилось шлепать через большие лужи. В одной из таких глубоких выбоин застряла телега, на которой везли тяжелую каробаллисту. Таких орудий в легионе было шестьдесят, по одной на каждую центурию. Укрытая со всех сторон кожами, она своими угловатыми очертаниями напоминала съежившегося, закутавшегося от дождя, выставившего колени и высоко поднявшего острые плечи старика. Легионеры сгрудились вокруг нее, помогая вытолкнуть повозку на сухое. Центурион Фабий «Подай другую» подавал команды своим зычным, грубым голосом и ругался. Увидев Квинта, он злобно нахмурился и отвернулся. Потом подошел к маленькому, невзрачному солдатику, который толкал колесо повозки вытянутыми тощими руками, и ударил его со всего размаху по спине своей изогнутой палкой, изготовленной из виноградной лозы.
- Сильнее толкай, ты, раззява! – крикнул он на него. – Все стараются, а ты только вид делаешь, кикимора, мышь лесная, сморчок несчастный!
И он хлестнул его еще пар раз. Солдатик скрипнул зубами и налег изо всех сил. Один из легионеров-баллистариев бил тяжелым длинным кнутом германских гривастых лошадок, запряженных в повозку. Они громко ржали, приседая на задние ноги и испуганно прядая ушами. В воздухе висела тяжелая солдатская брань. Холодный ветер налетал порывами от болота, рвал с плеч плащи, швырял в лица пригоршни дождевых капель. Наконец большие колеса с чавканьем провернулись в жидкой грязи, и повозку вытянули. Марк выпрямился, вытер пот со лба и подошел к товарищу, переводя дух. Казалось, что большой пористый нос его покраснел еще больше.
- И это только начало, - сказал он невесело. – Не пойму я что-то: почему мы повернули на север, к Тевтобургскому лесу? Там места болотистые, гиблые. Я-то знаю, поверь мне. Я ходил туда как-то раз с нашей когортой, выслеживать проклятого бунтовщика Тиудимера. Зачем нас сейчас туда погнали? Почему мы не идем по старой, знакомой тропе? Ее еще Друз Старший проложил – а этот парень знал, по каким дорогам стоит ходить, клянусь Приапом. При такой погоде нам дня три, а то и четыре предстоит тащиться, со всем этим барахлом!
- Я слышал, как примипилярий Антоний разговаривал с нашим центурионом Луцием, - встрял в разговор оказавшийся по соседству солдат из третьего манипула.. – Говорят, то ли фризы, то ли бруктеры восстали. И вроде бы среди херусков волнения: некоторые городки и села отложились, собрали отряды. Наместник собирается провести войско севернее, чтобы нагнать на них по дороге страху. Сожжем парочку деревень, разрушим укрепления, а жителей угоним в рабство. Они сразу сделаются поспокойнее. Тогда можно и в Ализон, на отдых.
- О, вот это дело! – сказал Марк и весело, бодро зашагал вперед, продолжая разговаривать на ходу. – Ради этого можно и задержаться на пару дней в этих болотах и лесах. Лично мне всегда делается веселее на сердце, когда подпалишь какую-нибудь германскую хибару да потащишь за собой здоровую девку, намотав на кулак ее белобрысые волосы. Сначала можно с ней позабавиться как следует, а потом продать иудеям-перекупщикам и немного заработать, - добавил он деловито, и грязно ухмыльнулся. - Забавно слышать, как жалобно начинают скулить эти коровы, когда чувствуют в себе наш могучий римский посох…
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 02.03.2010, 21:34   #8
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман.Гл.4.Нападение


На сердце у Квинта по-прежнему было тревожно. Ветер все усиливался. Он раскачивал вершины дубов и сосен, стеной выстроившихся у самой дороги. Дождь лил не переставая. Где-то впереди образовался затор. Все встали. Легионеры жались друг к другу, накрываясь плащами, переговариваясь и подшучивая друг над другом. Потом прозвучала команда:
- Посторонись!
Несколько нарядно одетых всадников проскакали мимо, забрызгивая сгрудившихся у обочины солдат грязью из-под копыт. Впереди Квинт увидел легата Валу Нумония, начальника конницы. Это был красивый, крепкий, подтянутый мужчина, выглядевший гораздо моложе своих сорока лет. Он уверенно и бодро сидел на вороном высоком коне. На стальном «мускульном» панцире легата золотом блестели накладные львиные морды. Сухое, мужественное лицо его было озабоченно, брови строго сдвинуты к переносице. Чем-то он напоминал хищную, сильную птицу, орла или сокола. Центурион Фабий «Подай другую» вытянулся струной, завидев его.
- Клянусь Геркулесом, - сказал Квинт негромко, наклоняясь к Меронию. - Меня каждый раз изумляет, как ловко он умудряется втянуть живот при виде начальства! Это прямо фокус какой-то. Ему с ним на площадях можно выступать.
Марк кивнул и улыбнулся. Центурион выбросил вперед руку, отдавая честь. Вслед за легатом проскакали несколько его контуберналиев. Один из них, Гай Валент, румяный мальчик лет семнадцати, кудрявый и хорошенький, как Купидон, кивнул на скаку Квинту и приветливо улыбнулся. Они познакомились как-то вечером, когда молодой солдат дежурил возле преторской площадки. Шел пир у наместника, из его палатки доносились пьяные голоса. Германские князья и римские военные трибуны то и дело выбегали наружу, чтоб облегчиться; один из них помочился чуть ли на ноги Квинта. Увидев это, мальчик вынес солдатам сушеного винограда, сладких печений на меду, и немного вина. Они разговорились. Мальчику было скучно среди взрослых, загрубевших на военной службе людей, ему хотелось общения со сверстником или хотя бы с парнем немного старше его. На этой почве они с Квинтом сблизились, почти подружились – настолько, насколько возможна дружба между рядовым легионером, сыном плотника из северной Италии, и богатым контуберналием, отпрыском знатного всаднического рода.
И снова зашевелились ряды, легионы медленно двинулась вперед. Внезапно поднялся шум, зазвучали возбужденные голоса. Солдаты принялись оживленно переговариваться друг с другом, указывая куда-то в сторону. Центурион Фабий вышел из рядов и остановился, широко расставив кривые толстые ноги, приложив руку козырьком ко лбу, вглядываясь.
Вдали, на склоне холма, на поляне между густо растущими дубами и буками, появились три германских всадника. Они были при полном боевом снаряжении: в плащах, с круглыми, выкрашенными яркими красками щитами, с длинными боевыми копьями-фрамеями в руках. Издали их фигуры казались слегка размытыми, скрытыми за пеленой дождя. Один из них помахал рукой и что-то крикнул. Потом германцы ударили пятками лошадей, поехали рысью и скрылись в лесу, под прикрытием деревьев.
- А ведь это разведчики, - заметил Марк задумчиво. – Похоже, и вправду восстание… Неужто драка будет? Клянусь Аполлоном: столько крови им уже пустили – и Марк Агриппа, и Друз Старший, и Тиберий, да и мы тоже. А они никак не успокоятся?
Что-то происходило впереди: раздавался шум, непонятные крики. Прозвучала команда, легионеры снова медленно двинулись вперед. По обочине дороги промчались несколько всадников, нумидийцев и галлов. Под одним из них споткнулась лошадь. Галл, выругавшись по-своему, злобно ударил ее древком дротика-матараса. Потом пробежали несколько германцев-разведчиков. Это был свебы. Они размеренно трусили в своих плащах из звериных шкур, украшенных бахромой и медными бляшками, в широких кожаных штанах, держа копья наперевес, и имели встревоженный вид. Шел четвертый час дня. Уже больше трех часов минули с того момента, как войско выступило из лагеря.
- Не к добру вся эта суета, - сказал Марк озабоченно.
- Может быть, германцы напали?
- Все может статься.
Снова пошли и снова встали. Было тревожное ощущение, что происходит нечто непредвиденное и неприятное; но что именно – никто не знал. Так это продолжалось в течение довольно длительного времени – пойдут, встанут, снова пойдут. А дождь моросил по-прежнему. Холодные струйки просачивались за воротник шерстяной туники Квинта. Он зябко поеживался, натягивая капюшон глубже на лоб. Намокшие, грязные полы плаща путались в ногах, затрудняя шаг. Монотонно шумел ветер, принося с собой запах камышей, тины, мокрых листьев. Тяжелая, темнобрюхая туча грузно ползла из-за вершины ближайшего холма, густо заросшего лесом. Птицы испуганно вились над его склоном, летели на луг. Где-то вдали у горизонта сверкнула молния, осветив тучи огненным отблеском, потом донесся отдаленный, тяжкий и глухой раскат грома. Внезапно прозвучала команда:
- Доспехи надеть! Оружие к бою!
Все пятьсот человек в когорте засуетились разом, сбрасывая с плеч свой груз и распаковывая боевое снаряжение.
У Квинта невольно похолодело внутри. Он проворно раскрыл свой мешок и с помощью Марка надел на себя панцирь – «лорику сегментата». Это был новый вид панциря, лишь недавно распространившийся в войсках. Он долго возился с застежками; руки его невольно дрожали. Марк, как всякий поживший человек, не спешил доверять новому: с помощью Умника Секста он напялил на себя длинную тяжелую кольчугу, весившую добрых тридцать фунтов. Такие кольчуги носили еще гастаты Сципиона Африканского. Головы солдаты прикрыли шлемами, пожитки сложили в повозки. Теперь они сделались expeditus – сложившие багаж, готовые к бою солдаты Цезаря. Когорта выровнялась и ощетинилась копьями. Вперед вышли балеарские пращники и легковооруженные велиты, с дротиками и ручными манобаллистами. Они рассыпались в цепь по неширокому, заросшему высокой травой лугу.
Квинт стоял рядом с Марком, каждую секунду ожидая нападения. Но все пока что было спокойно. Мимо не спеша, вразвалку прошел Фабий: на нем была украшенный резными серебряными фалерами панцирь. Лицо у него было в точности такое же, как всегда: ни тени страха или волнения не было заметно – лишь маленькие кабаньи глазки смотрели более недовольно и угрюмо, чем обычно.
- Вон они, - сказал вдруг Марк необычным каким-то голосом – словно у него мгновенно пересохло в горле. – Повылезали, волки! Туда посмотри.
И он указал вдаль рукой.
Но Квинт уже и сам видел, как на опушке, вверх по склону горы, показалась большая группа всадников, вооруженных копьями и дротами. Это были германцы – в шкурах, с длинными, выкрашенными в рыжий цвет волосами, с большими, украшенными узорами и руническими знаками, щитами.
- Херуски, - сказал Марк. – Это херуски. О бессмертные боги! Неужели херуски восстали?
- Почему ты думаешь, что это херуски?
- Я по рисункам на их щитах вижу, и по одежде. А вон, погляди, у одного и знак их племенной, олень, на палке.
Всадники, сбившись кучей, разговаривая между собой, глядели вниз, на готовых к бою римлян. Несколько человек отделилось от основной группы, рысью поехали вниз и скрылись за деревьями. Цепь легковооруженных воинов, пращников и лучников двинулась вперед. Протрубил рожок, и легионеры сошли с дороги в стороны, сомкнув ряды, плотно сдвинув прямоугольные щиты.
И вдруг в лесу раздались многоголосый крик, вой, улюлюканье. На склоне холма между стволов деревьев замелькали многочисленные фигуры людей. Все они громко кричали и пели германскую боевую песню «бардит», поднося ко ртам щиты, чтоб усиливать звук. Кровь леденела в жилах от этого жуткого пения! Херуски нестройной толпой высыпали из леса и дружно пустили свои копья в легковооруженных солдат. На глазах у Квинта одному молодому велиту дротик-ангон пронзил горло, и тот повалился на спину как подкошенный, судорожно загребая ногами, хватаясь руками за древко. Квинт отчетливо видел, как хлестала на мокрую траву яркая кровь из распоротого горла.
Снова душераздирающе завыл рожок, загремели букцины, и легионеры шагнули вперед, выставив перед собой копья. Велиты толпой бежали назад, под их прикрытие. Германцы преследовали их по пятам. Луг, такой тихий, пустынный и мирный - внезапно весь покрылся людьми. Высокий херуск, в волчьей шкуре на плечах, нагнал одного из бегущих, и с маху, в прыжке, боевым топором развалил ему голову надвое. Солдат упал ничком, ткнувшись разбитой головой в мокрую траву, дернулся пару раз и затих.
- Барра! –крикнул Фабий, указывая мечом перед собой.
- Барра!- дружно рявкнули в ответ сотни солдатских глоток.
И легионеры побежали на врага, стараясь не разрывать строй. Центурион Фабий неторопливо трусил впереди, не оглядываясь, держа опущенным книзу свой меч. Прямо перед Квинтом маячила его закованная в блестящий панцирь широкая спина.
Германцы, увидев быстро двинувшуюся на них стену щитов и копий, повернули, понеслись обратно к лесу. Теперь уже римские велиты и фундиторы гнались за ними, пуская дротики и стрелы. Солдаты в когорте перешли на шаг и вскоре остановились. Все это было похоже на детскую игру в «догонялки». Но смерть и кровь были настоящие. На лугу валялись окровавленные трупы – и римских солдат, и германских воинов. Легионеры обыскивали их, ворочая с боку на бок.
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 02.03.2010, 21:35   #9
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман.Гл.4.Нападение


Квинт стоял в растерянности, держа копье наперевес, не зная, что ему делать. Все это произошло так быстро, так неожиданно, что в его голове никак не укладывалось: как это – только что они мирно двигались по дороге, шли к своим зимним лагерям, рассчитывая на отдых, на спокойный зимний постой, даже на веселый, беззаботный кутеж. И вдруг: нападение, битва, кровь, смерть. Как такое возможно? Марк Мероний подошел ко нему, держа в руке человеческое отрезанное ухо. Меч его был в крови: им он только что добил раненного германца. Сделав задумчивое лицо, Мероний лизнул его широкое лезвие.
- Кровь убитого врага всегда приятна на вкус, - сказал он с довольным видом. – Она не соленая, нет. Она сладкая, как доброе вино, клянусь Кипридой. Не желаешь попробовать?
- Нет уж, уволь, - сказал Квинт и почувствовал, что голос его невольно дрожит. Марк посмотрел на юношу и улыбнулся.
- Приободрись, паренек! – сказал он весело и даже добродушно. – Ты что-то скис. Брось, братишка, не переживай. Ничего страшного не произошло. Ну, херуски взбунтовались. Эка беда! В первый раз, что ли? Пустим им кровь, - сказал он, хищно двигая ноздрями и недобро улыбаясь. - Надерем задницу, чтобы даже мысль такую выбить у них из головы – будто они могут легионеров божественного Августа победить! Раненых у нас нет пока в центурии? Нет? Ну, вот и ладно!
Лес теперь выглядел таким же тихим и пустынным, как и час назад, до нападения: херуски отступили, поднялись на вершины холмов и оттуда следили за римлянами.
Подъехал на гнедом коне примипилярий легиона Валерий Флакк – центурион первой пилы, добродушный на вид, седоватый человек, небольшого роста, плотный и крепкий, как репка. Валерий собрал вокруг себя центурионов и вексиллариев стоявшей на дороге когорты, и что-то долго говорил им. Потом он сел на лошадь и снова уехалвперед, к голове колонны. Центурион Гай Помпоний, командовавший второй центурией, в которой служили оба приятеля, худой, сутулый и горбоносый, собрал солдат вокруг себя.
- Оружие д-держать наготове, - говорил он, слегка заикаясь. – Д-доспехи не снимать! И из рядов не уходить. К-кого увижу у обозных повозок – зубы выбью. Понятно?
Гай выразительно погрозил кулаком солдатам.
- П-похоже, восстали хатты, херуски и хавки. Марсы и бруктеры присоединились к ним. С-свебы наши тоже ненадежны. За ними теперь надо следить в оба. Глаз с них н-не спускать!
Он помолчал немного.
- Арминий нам изменил, - сказал он немного погодя, обводя всех глазами.
Раздалось несколько изумленных, взволнованных восклицаний. Один только Марк, опершись двумя руками на свое копье, хранил презрительное молчание: мол, говорил я вам – от змеи не родится канат!
- Отправился сегодня утром якобы на разведку, и не вернулся, - рассказывал Гай.- Нумидийцы видели, как он со своим отрядом свернул на боковую тропу, ведущую в лес. Они помчались было за ним, но попали в засаду. Насилу вырвались! Чуть было всех не перебили. С ним Сегимунд, и Ингвиомер, и Сеситак, и другие германские князья. Один Сегест сохранил нам верность, но он бессилен. Говорят, что мятежники даже заковали его в цепи. Нам сейчас путь один: вперед! Надо пробиться к Ализону и там зазимовать. Застрянем в этих лесах да топях – конец нам. Так что надо идти быстрее, братцы мои, прорываться изо всех сил, чтобы соединиться со своими, - значительно подчеркивал он. – Я верю: нас ждет удача! Смотрите! – он указал вверх рукой, и лицо его просияло. – Видите?
Высоко в небе, под самой тучей, парил распластавший крылья орел. Солдаты легиона, увидев «свою» птицу, загремели радостными криками. Орел сделал поворот и полетел по направлению к синеющим в туманной дымке, лесистым горам.
- Он указывает нам путь, - сказал центурион с приподнятым видом. – Это счастливое предзнаменование!
- А рассказывают, что сегодня утром, когда перед выходом в поход наш проконсул, достопочтенный Квинтилий Вар, приносил жертву – бык вырвался у него из рук, разбросал священную утварь, и поймали его только в германском квартале, там, где жили всадники Арминия. Это правда? – спросил вдруг тот самый мелкий, хилый солдатик, которого огрел палкой центурион Фабий.
- Чушь! – бросил центурион Гай презрительно. – Солдатские байки! Трусы всегда придумывают подобные истории. Боги приняли жертву, и ауспиции были благополучны. Хватит болтать, как бабы! Сойдите с дороги и образуйте боевое охранение – надо принять обоз в середину.
Манипулы сошли на луг и построились в боевую линию. На дороге снова закипела жизнь: катились повозки, мчались, пригнувшись к гривам лошадей, всадники, тащились тяжело груженые телеги. Становилось все холоднее; особенно мерзли ноги, пальцы которых калиги оставляли открытыми. Марк сидел на корточках, съежившись под своей лосиной шкурой. Он достал из мешочка кожаную веревочку, на котором болталось гирлянда высушенных человеческих ушей, и сейчас надевал на нее свежий трофей. Поймав на себе взгляд Квинта, он улыбнулся.
- Вечером в лагере подсушу над костром, и порядок!
Ветеран встряхнул ожерелье, любуясь им.
- Уже двадцать две штуки, однако! – сказал он самодовольно. – Старик Харон должен мне быть благодарен: я ему подкинул заработка. Правда, прежде были почти одни иудейские. Германских только два – из той деревни, что сожгли год назад. Помнишь, ну, после того как нашего беднягу Мамерка обнаружили? Теперь, я так думаю, их число прибавится.
Он спрятал свое страшное украшение обратно в мешок. Квинт следил глазами за летящим вдали орлом: тот был уже почти невидим на фоне темных гор. Что он видит сейчас, думал он? Что доступно его взору внизу?
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Старый 02.03.2010, 21:36   #10
в изоляторе
 
Регистрация: 09.10.2009
Сообщений: 667

Re: Ист.роман.Гл.4.Нападение


Ни он, ни Марк, ни один солдат из трех римских легионов, застрявших сейчас на дороге, ни один командир, или чиновник, или торговец из обоза, или раб чиновника, и никто другой не мог себе этого представить. Но если бы хоть кто-нибудь из этих людей, застрявших на дороге, смог подняться вслед за птицей в воздух и окинуть взглядом окрестности – он бы содрогнулся.
Он увидел бы, этот человек, тысячи и тысячи германских воинов, занявших все вершины, все склоны близлежащих гор, засевших в болотах, по берегам ручьев и небольших горных речек; обнаружил бы скопления германской конницы ущельях и долинах, массы людей и коней, ждущих приказа об атаке. Отряды разных племен со всех сторон, пешие и конные, по лесным дорогам спешили на помощь восставшим. Когда они, в боевой раскраске, с фрамеями в руках, боевыми топорами и мечами на плечах проходили через германские селения – взрослые женщины и молодые стройные девушки провожали их на битву так, как провожают героев. А мужчины клялись им умереть, но не допустить того, чтобы в села и деревни снова пришли римские легионеры, принялись резать стариков и за волосы тащить в рабство женщин. Это не было восстанием одного или двух племен: почти вся верхняя Германия, от границ Герцинского леса и до берегов Океана – поднялась на борьбу с римским владычеством.
На вершине одного из лесистых холмов расположился со своими «верными» глава и вдохновитель всего восстания – вождь херусков Арминий. Он, с важным и внушительным видом, сидел под деревянным навесом. Толстая, мускулистая шея столбом поднималась из-под ворота его рубахи: такую шею римляне считали признаком нахальства в человеке. Молодое, самоуверенное лицо князя выражало радостную решимость. Похоже, даже мысль о том, что он может потерпеть поражение, быть раненым или убитым – не приходила ему ни разу в голову. Он повелительно и громко говорил собравшимся вокруг него германским князям, подчеркивая свои слова ударами кулака по колену:
- Главное – не спешите! Имейте терпение. Римлян невозможно одолеть в открытом бою. Наши парни не умеют биться правильным строем, следовать за значками и прислушиваться к сигналам труб. Они храбрецы, наши ребята, настоящие сорвиголовы, орлы! Но им трудно справляться со всеми этими римскими уловками и хитростями. Сейчас преимущество на нашей стороне. Мне удалось заманить их в малознакомую, непроходимую местность. Здесь они еще не успели понастроить своих дорог и мостов, здесь нет их укреплений и хорошо защищенных лагерей. Так пусть же они как следует растянутся по дороге! Пусть колеса их повозок увязнут в грязи, а солдаты устанут уже их вытаскивать. Пусть между легионами разорвется связь, и строй их разобьется. Пусть смешаются в кучу люди, повозки, кони. Вот тогда нападайте со всей решимостью, и да помогут нам могучие боги!
При этих словах он дотронулся рукой до висевшего у него на шее ожерелья из серебряных молоточков – символов воинственного бога Донара. Германцы слушали его в почтительном молчании.
- Особенно тебе я говорю это, Тиудимер, - произнес Арминий, обращаясь к огромного роста воину. Германец этот был настолько широк и крепок, так налиты силой были толстые, бочковатые мышцы его рук и ног, что казался бы невысоким, если бы не стоящие рядом с ним люди, над которыми он возвышался на добрую голову. Круглый щит князя был обтянут белой, гладкой, непривычно блестящей кожей: он лично снял ее несколько лет назад с убитого «кровника». Даже среди германцев это считалось дикостью.
– Всем известна и твоя неукротимая храбрость, и твоя страшная сила, - говорил ему Арминий. – Все мы знаем, как сильно ты ненавидишь проклятых сынов волчицы. Именно поэтому римские гадюки-судьи присудили тебя к смерти, держали в оковах и готовили к мучительной казни.
Князь Тиудимер невесело, зловеще усмехнулся. Длинный шрам пересекал все его лицо, начинаясь от левого глаза, проходя через всю щеку и теряясь в густой бороде. Большинство думали, что шрам этот получен князем в бою; но Арминий знал, что это не так. Просто в детстве Тиудимер катался вместе с мальчишками с обледенелой горы на деревянных щитах, налетел на торчащий сук и распорол себе щеку. Арминий был свидетелем этого происшествия. Он хорошо помнил, как жалобно выл тогда маленький Тиудимер, зажимая рукой распоротую щеку. Они вместе помчались к нему, влетели, запыхавшиеся, с мороза, в темный, просторный дом – а в большой комнате ярко горел огонь в очаге, и на полу, на разостланных шкурах густо сидели люди: отец Тиудимера, знаменитый воин, пьянствовал со своими боевыми товарищами. Увидев заплаканного, окровавленного сына, который бросился к нему, размазывая слезы по лицу, германец с силой отшвырнул его в сторону и воскликнул:
- Что за щенок? Что ты хнычешь, как баба? Какой же воин из тебя вырастет, из такого слабака? А ну, пошел прочь, не позорь меня перед друзьями!
И он вскочил и отвесил сыну такого пинка, что тот мигом перестал плакать и стрелой вылетел во двор, – а Арминий за ним следом. Потом они долго сидели в хлеву вместе с козами и свиньями, прижимаясь друг к другу, трясясь от холода, и утешая друг друга, пока мать Тиудимера не пришла, наконец, за сыном, чтобы промыть и зашить его рану.
- Этими самыми оковами я убил своего стражника, а потом бежал, - произнес Тиудимер самодовольно, таким густым, гулким басом, как будто говорил в бочку, и поднял свои огромные руки, чтоб всем показать, каким образом он задушил римского солдата. – Целый год они искали меня по отдаленным лесам и болотам, а я жил здесь, почти под самым их носом! Никогда я не боялся этих собак, и теперь не испугаюсь, клянусь Фреей!
Арминий терпеливо вздохнул.
- Мы все это знаем, славный Тиудимер, наш неустрашимый герой, - сказал он с видом человека, готового и выслушать, и сказать любую глупость, если только это необходимо для дела. – Твоя удивительная храбрость, как и храбрость других присутствующих здесь великих воинов – широко известна. Да что там говорить: все мы здесь парни хоть куда! Но сегодня от нас потребуется не столько храбрость, сколько хитрость и ум. Не сражайтесь с римскими псами в открытом поле: их тела защищены доспехами, а головы – шлемами. Большинство же наших людей дерутся голыми по пояс, по обычаю предков, в одних плащах. У некоторых парней, из отдаленных деревень, я видел, нет даже настоящих копий: они вооружены лишь заточенными и обожженными на огне кольями! А эти римские собаки все закованы в железо и бронзу. Еще раз повторю вам: в открытом бою нам их не одолеть! – произнес он настойчиво, обводя всех взглядом – и был похож в этот момент на учителя, вдалбливающего урок непослушным ученикам. – Нападайте из-за угла, из-за дерева, из засады. Если что-то не так – бегите, скрывайтесь за стволами деревьев. В таком бегстве нет ничего постыдного, клянусь железной колесницей Донара! Идите к своим бойцам, ведите их в бой. Я буду с вами. Вы увидите меня в первых рядах, там, где будет труднее всего. Непогода нам тоже на руку. Боги на нашей стороне, это несомненно! Вы только посмотрите на них!
И он указал рукой туда, где внизу, под склоном горы, смутно различимая сквозь пелену дождя, ползла тускло блистающая сталью колонна римского войска, где чувствовалось движение людей, и откуда доносились звуки человеческой речи, ржание коней, звон оружия.
- Посмотрите, как крепко они завязли! А что будет, когда начнется настоящая буря? Наши великие боги, Вотан и Тиу, уже подготовили себе эту жертву. Нам осталось только исполнить их волю! Идите, друзья, и бейтесь смело!
Вожди германцев повернулись, вышли из-под навеса и направились к своим коням, которых держали в поводу оруженосцы. Тиудимер тяжело шагал рядом с дядей Арминия по матери, Ингвиомером.
- Однако твой племянник, он того… – сказал ему Тиудимер смутно, беря своего коня за холку огромной рукой и ставя ногу в кожаном сапоге на подставленные ковшом руки оруженосца. – Говорит он с таким видом, как будто уже стал нашим царем…Можно подумать, что он уже не только римлян разбил, но и всех нас привел к присяге себе на верность.
Он тяжело поднялся на кожаную подушку, которая служила седлом, и принялся разбирать поводья. Стремян тогда люди не знали – ни германцы, ни римляне, даже кочевники сарматы - и ноги князя свободно свисали с боков коня.
- Это ерунда, - ответил Ингвиомер спокойно. – Пусть себе тешится… Сейчас нам главное разбить римлян, да так, чтобы они сюда больше не сунулись. Довольно уж мы терпели их жестокостей! Пускай наводят свои порядки за Рейном. А мы здесь и без них проживем! Тогда, если будет нужно – и с Арминием сможем разобраться.
Тиудимер пожал плечами, неопределенно хмыкнул и уехал. Ингвиомер вернулся под навес, к племяннику.
- Какое все-таки тупое животное этот Тиудимер, - сказал он Арминию. – Упрям, как бык, храбр и глуп, как бревно. Как бы не было с ним после хлопот… Да и в бою от него может быть больше вреда, чем пользы. Такими тяжело управлять.
Арминий, вглядываясь из-под руки в движущуюся под горой римскую колонну, поднял задумчиво брови.
- Ну что ж! - сказал он. – Если этот медноголовый погибнет в бою героем – честь ему и хвала. Пусть рискует своей башкой и лезет на римские валы и частоколы… А если нет – мы сами потом что-нибудь придумаем!
Квинт вне форума   Ответить с цитированием
Ответ

Опции темы

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход


Текущее время: 23:37. Часовой пояс GMT +3.



Powered by vBulletin® Version 3.8.6
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot
Права на все произведения, представленные на сайте, принадлежат их авторам. При перепечатке материалов сайта в сети, либо распространении и использовании их иным способом - ссылка на источник www.neogranka.com строго обязательна. В противном случае это будет расценено, как воровство интеллектуальной собственности.
LiveInternet