Цикл «Знак»
С тобой - хоть на край света
Я хочу написать твой портрет
(Из записок Дмитрия Гнедкова)
I.
Я проснулся от толчков. Дом ходил ходуном. Я вскочил с раскладушки и бросился в комнату к Нине.
- Нина, вставай! - закричал я. - Землетрясение!
Она резко привстала, я схватил ее за руку и рывком поднял с дивана.
- На лестницу? - задыхаясь, спросила она.
- Нет, нельзя. Давай сюда.
Несущая опора проходила над дверью кухни. Мы встали в дверном проеме.
- Может, свет включим? - спросила она шепотом.
- Нельзя, - почему-то тоже шепотом ответил я.
Мы стояли друг возле друга. Пол волнами прогибался под нашими ногами.
2.
Полгода назад по ее просьбе мы встретились в парке. Она была какая-то перебаламученная, с больным блеском в глазах.
- Митенька, - говорила умоляюще, - я тебя очень прошу...
Но выполнить ее просьбу я не мог. И сказал ей об этом.
На мгновение ее зеленые глаза вспыхнули воинственным светом. Потом она как-то обмякла и произнесла негромко:
- Ладно. Пока.
И, опередив мое "пока", повернулась и пошла вглубь парка.
А я долго смотрел ей вслед. На каштановые ее волосы, рассыпавшиеся по плечам, на светлый плащ, на стройные ее ноги. Роскошная женщина. Но любит она не меня, а Маликова. С которым они вот уже год как расстались.
Да, прошел год. И до Нины начали доходить слухи, что Маликов влюбился в собственную жену. Нину это почему-то дико взбудоражило. Ей захотелось своими глазами увидеть, действительно ли они счастливы. И она стала просить меня привести ее в дом к Маликову под видом моей невесты.
Затея безумная, пахнущая скандалом. Как бы я потом смотрел в глаза моему давнему приятелю Маликову? Дело даже не в том, что мы с ним когда-то вместе работали и славно время проводили. Дело в том, что Маликов для меня – в известной мере символ. Нет ведь журналиста, который втайне не считал бы себя прозаиком или поэтом. Каждый из нас кропает что-то в стол в надежде со временем доказать всем свою талантливость в литературной сфере. Но многим ли это удается? Единицам. Так вот, для меня Маликов, в прошлом газетчик, а ныне довольно известный писатель, сотрудник литжурнала, - символ осуществившейся мечты нашего брата-журналюги. Его пример вселяет надежду в других.
И я Нине отказал. Хотя и расстроился при этом.
Она давно мне нравится. Но шансы мои равны нулю.
- А что это ты впал в меланхолию? - спросил я сам себя. - Не позвонить ли Кольке, Алке, да пусть Алка подругу с собой прихватит?.. Классно вечер проведем. И докажет Митя Гнедков, что не изменил давнему правилу: наслаждаться жизнью при любой возможности.
И сам же я себе и возразил: а почему, собственно, должен Митя Гнедков что-то доказывать? Не то настроение. Тем более - у меня статья не дописана. Завтра надо сдать в секретариат, а то начнут зудеть...
На следующий день она позвонила снова. Трубку прикрывала ладонью: говорила с работы, из библиотеки. Все то же: "Митенька, я тебя умоляю..."
И я придумал вариант.
- Нин, давай сделаем так. Завтра я иду к Маликову, он попросил, чтобы я его сына пофотографировал. А после этого приезжаю к тебе (адрес только скажи) и все-все тебе рассказываю. По-честному. Согласна?
3
Вечером следующего дня я был у Нины.
В ее однокомнатной квартире на самом видном месте висел портрет Маликова, и это меня слегка напрягло. Что-то вроде ревности ощутил. Хотя – чей портрет можно было бы ожидать здесь увидеть? Генералиссимуса Суворова? Или, может быть, мой? С какой бы стати?
Нина писала портрет Маликова года два назад, Пашка же мне об этом и рассказывал. Портрет неплохой. Не сказать, чтобы я был от него в восторге, но то, что кистью водила уверенная рука, заметно. И это при том, что Нина – не профессиональный художник.
Порадовать ее я ничем не мог: Маликов любил свою жену, это было абсолютно ясно. И Маша любила его. Это сквозило в каждом их слове и жесте, обращенном друг к другу.
По просьбе Нины я попытался описать Машу. Высокая, сказал я, светловолосая, чуть крупнее тебя, округлее; от нее исходит ощущение гармонии и покоя.
- Красивее меня? - спросила Нина.
- Нет. Она симпатичная, а ты - красивая...
Я ответил, как мог, на множество ее вопросов. Потом она спохватилась, что ничем меня не угощает, и поставила на стол бутылку вина и несколько закусок. Мне показалось, что она сама не прочь выпить, чтобы избавиться от гнетущих мыслей. И впрямь, пила она с жадностью; вскоре напряжение, которое до этого ощущалось в ней, ослабло.
- Все как в рассказе, - задумчиво произнесла она. И пояснила: - У Маликова в одном рассказе герой влюбляется в свою жену. Я прочитала и сразу поняла, что Маликов меня оставит. А насчет жены - восприняла как метафору. Он как-то сказал мне, что они чужие люди, у них нет точек соприкосновения. А видишь, как получилось...
Она говорила спокойно. И вдруг зарыдала. Я подсел к ней и обнял за плечи.
- Ничего, Нина, - бормотал я. - Все будет хорошо. Не плачь...
Я ушел от Нины утром. Спать мы не ложились. Ночь состояла из разговоров, из ее слез и моих утешений.
Нельзя было оставлять ее одну в таком состоянии. Я предложил, чтобы до тех пор, пока ей не станет полегче, я по возможности был рядом с ней, куда-нибудь ее вытаскивал. "А то пропадешь..."
Она поморщилась от головной боли - бессонная ночь сказывалась - и сказала устало:
- Действительно, пропаду... Вытаскивай меня, Митя. Я согласна...
4
Началась новая жизнь. По вечерам я водил Нину в театры, кино, на концерты и выставки. Раз даже на футбол затащил, но больше одного тайма она не выдержала.
Мы ходили в гости к моим и ее знакомым. Они решили, что у нас роман. Увы, они были неправы...
Мы возвращались к Нине. И долго еще пили чай, разговаривали. Иногда я после этого уходил, а порой Нина говорила: "Час ночи. Куда ты пойдешь? Оставайся. Раскладушка в стенном шкафу, возьми, поставь на кухне". Она клала мне на раскладушку постельное белье и уходила. Сама спала в комнате, на диване. В первый вечер, когда предложила остаться, меня так и подмывало пошутить: нельзя ли, мол, совместить диван и раскладушку? - но я вовремя себя тормознул.
С той поры я ночевал на раскладушке в ее доме по два-три раза в неделю.
Нина снилась мне. По-разному: обнаженной и в одежде, ликующей и грустной, идущей по парку и летящей среди фиолетовых туч ...
5
В один из тех вечеров, когда я был дома, ко мне пришла Алка. Она в очередной раз перекрасилась, и теперь представляла собой блондинку с пышно взбитыми волосами. Джинсовый костюм был тесен ее крупному телу.
- Здорово, пропажа, - сказала она с порога. - Звоню - никто трубку не поднимает, прихожу - тоже голый номер. Ты что, другую
нашел? Смотри, а то я вас обоих удушу...
И засмеялась. Жизнерадостная личность! Я тоже засмеялся.
Мы посидели за бутылкой "Каберне". Потом все было почти как всегда, но - без прежней остроты ощущений.
Алка приходила ко мне еще раза четыре, но дело шло всё хуже. И она приходить перестала.
То ли натура моя не терпит раздвоенности, то ли есть другая причина, но оказалось, что вне Нины нет для меня наслаждения.
6
Как-то, когда мы возвращались из кино, Нина попросила:
- Расскажи мне о Маликове.
- Что рассказать?
- А что-нибудь. Из тех времен, когда вы вместе работали. Я о нем тогдашнем ничего не знаю.
- Ладно, - сказал я. - Только не удивляйся. Пашка Маликов был тогда таким же шалопаем, как все в
нашей редакции.
- Правда?
- Ага. Однажды они с Игорем Семеновым посадили нашу машинистку Риту на шкаф, высоченный, она с него слезть не могла. Звала на помощь... А в другой раз Игорь у него сигарету попросил, так Пашка ему дал сигарету с порохом. Игорь прикуривает,
и вдруг - шипение и вспышка. От неожиданности аж подпрыгнул.
- Странно, - сказала Нина. - Я знала Маликова совсем другим.
- Я же сказал, ты удивишься. Мы с ним тогда были не разлей вода. После работы любили заглянуть в какую-нибудь стекляшку и хорошенько заквасить.
- Но он же не пьет! - воскликнула Нина.
- Это он сейчас не пьет. А тогда - пил. Мы все пили. У нас это считалось в порядке вещей.
Нина растерянно покачала головой.
- Не думай, что я его черню, - продолжал я. - Но из песни слова не выкинешь.
- Мы как будто о двух разных людях говорим...
- Нет, он один и тот же, - возразил я: - Просто - в нем, как и в любом, много всего понамешано.