повесть Ехал Греков через реку

[олдшуз]

Эту повесть я смастерил на Купринский литературный конкурс "Гранатовый браслет". Сел, написал, естественно съехал с темы, и, в итоге, никакой увязки с заданием конкурса не получилось. Поэтому данный текст - случайный, спонтанный выплеск энергии Ян, пропущенной через когнитивы вашего покорного слуги..

Ехал Греков через реку.


Глава первая


Что такое любовь? Что за странное необоримое желание вполне себе цивилизованного человека мучительно и насмерть прикручивать себя к другому, вполне себе цивилизованному человеку, стальной колючей проволокой? И всё время думать о нём в том же зоологическом ключе, в каком думает дикий двугорбый верблюд во время осеннего гона… с лохматой надменной морды клочьями летит пена, зубами и копытами уничтожаются носители мужского гендера и, сидя верхом на измученной самке, хриплый паровозный крик, потрясающий и пронзающий насквозь всю выжженную палящим солнцем Заалтайскую Гоби, от гор Цаган-Богдо до хребтов Монгольского Алтая…

Греков представил себе осточертевший пейзаж предгорья Хан-Хухей, непременных верблюдов, невозмутимые монгольские лица, рокот дизельного генератора, образцы мумиеносной руды и ветер, ветер, ветер… Этой экзотикой он был пропитан насквозь, и с каждым километром, приближающим его к аэропорту Улан-Батора, Греков с облегчением чувствовал, как выходит из него пережитое, как спешно распределяются по отделам долговременной памяти лица сотрудников, суконная терминология отчётов, офисная суета... И только цифры конечной суммы, оговоренной контрактом, нестираемо, незыблемо, колом торчат в голове.

Да… так что такое любовь? Его, Грекова любовь. Поздняя, с налитой, прихваченной морозцем возраста, гроздью. С ночными дурацкими бдениями под окнами объекта обожания. С апоплексическим ударом в голову, при виде её спешащей фигурки. Да, что там фигурки… точки… неясной расплывчатой точки в конце переулка. Но Греков уже точно знал - это она! Спешит!
Спешит не потому, что много домашних неотложных дел. Не потому, что устала, как ездовая собака от своих пятиклассников. И уж вовсе не потому, что не успела пообедать в школьной столовой и в желудке так же, как у той собаки - пустота, просто торричеллиева.
Нет, по этим низменным причинам она тоже спешит. Но, главным образом, она спешит возвышенно, прыгая с облака на облако, раскинув руки в стороны и восторженно, по-детски смеясь, от предчувствия мурашек по спине, от неминуемого затяжного прыжка в его объятия и от мгновенного холодка в груди - а вдруг не поймает?…
И всё это было бы прилично в каком-нибудь семнадцатилетнем наивно-зелёном возрасте. Ну, там первая влюблённость, то да сё, гормоны, жадное непобедимое любопытство до женского тела, с чисто мужской конструкторской целью - а как там всё устроено? Но в тридцать пять лет вздрагивать, замирать сердцем и впадать в кататонию от одного только взгляда… - это уже какой-то чувственный инфантилизм! Это также непристойно и антинаучно, как присутствие известняка в раннедокембрийском профиле…

Внезапно Греков почувствовал острую потребность обернуться. Жгло ему затылок... жгло, аж в глазах рябило. Он незаметно перенапряг мышцы спины, чтобы при резком развороте не заработать смещение позвонков и обернулся. Через проход, двумя сиденьями назад сидел крупный мужчина-«алкотурист». Его маленькие опухшие глазки оторопело, на миг расширились до нормальных человеческих размеров, затем вильнули и уставились в окно.

Этого мужика Греков уже видел на автовокзале. Неприятный такой, недовольный, с запахом давнишнего алкогольного токсикоза. За каким он сюда припёрся? Явно перепутал турецкий ол инклюзив с монгольским кочевым аскетизмом, ожидая вместо резко континентального шёпота степей услышать отвязный вопль Анталии: - «Я весь год пахал, а потому мне всего и сразу...». Теперь зол на весь белый свет за пропавший отпуск и за несостоявшуюся славу героя Тик-Тока. Кто-то другой, отечный и перманентно бухой ходил за него бить немцев, воровал гостиничные халаты и эстетски щеголял сланцами вкупе с чёрными носками.

Греков сразу почувствовал, что с этим мужиком у него обязательно будет конфликт. Он поморщился: - Опять двадцать пять, шурфы копать…
К конфликтам он притерпелся. Эта история бытовых противостояний началась с ним, как только окончательно исчезла юношеская припухлость в чертах его лица… лет в тридцать. В этом возрасте Греков стал матереть, и с каждым годом становиться всё более поджарым, резким, жилистым и кручёным, как капроновая верёвка. Сам он этого не замечал, хотя отдельные звоночки были - то один прикопается, то с другим сцепится… Но когда на его теперешний окончательный облик был положен последний мазок, события пошли гуще, и происходящее потребовало тщательного осмысления.
К тому времени, Греков походил на ловкого упругого хищника. Лицо узкое безжалостное, с глубоко посаженными глазами; от малейшего движения под кожей явственно ходили резко очерченные мышцы, хотя Греков никакие качалки-спортзалы отродясь не посещал. И, вообще, он считал себя человеком глубоко мирным, склонным к пацифизму , пофигизму и конфуцианству, да и занимала его в то время только геология и бухгалтер Снежана Владимировна Кутейцева, фамилию которой он пытался переправить на Грекова.

Всех встречных поперечных мужчин внешность Грекова делила на две неравные части. Одна - подавляюще бо́льшая - избегала близкого контакта с кажущейся хищностью Грекова и существовала параллельно. Другая, хвала Будде, несоизмеримо меньшая часть мужчин, тоже была поражена внешностью Грекова. Тоже пугалась, но испугавшись, пугалась уже своего страха, и в силу своего природного милитаризма, выпячивала нижнюю квадратную челюсть и пёрла на рожон выбивать клин клином. Такие парадоксальные психологические кунштюки вызревали преимущественно в нетрезвой голове, потому и сцены, порой, выходили самые что ни на есть безобразные.
В ответ на этот самцовый экстремизм, Греков тоже делил человечество на те же неравные две части. Геологов, геодезистов, охотников и прочих профессионалов, он почтительно называл «бродягами», остальных же сынов и дочерей Адама, Греков сгребал в одну неаккуратную кучу и всех скопом именовал «гражданской панихидой»...

Греков вышел из автобуса и, погоняемый жгучим взглядом алкотуриста, направился к зданию аэропорта. До вылета было полтора часа. Регистрацию Греков прошёл ещё в гостинице, онлайн, багажа у него не было, предстояло всего лишь пройти досмотр.
Он неторопливо подошёл к очереди и в целях эпидемиологической безопасности утвердился в метре от крайнего гражданина… по виду типичного монгольского чиновника… или типичного монгольского бизнесмена, или туриста, или просто работяги, каким-то чудом заработавшего на осмотр Мавзолея и Оружейной палаты. Кто этих современных городских монголов разберёт, ху из ху? Проклятая глобализация! Никакой тебе экзотики! Где, я вас спрашиваю, халат на ягнячьей овчине, остроконечная шапка «маглай» и торчащая из высоких расписных сапог с загнутыми носами курительная трубка, а? Всё пропало пропадом, также, как и амбиции по завоеванию Ойкумены, воцарению на планете монгольского тугрика и повальной моды на монгольские имена - Баатаржаргали и Эрдэнэчимэг…

Пока Греков переживал за аутентичность Монголии, между ним и монгольским чиновником, бизнесменом и туристом впёрлась обширная потная спина. Неторопливо нагло, отдышливо посапывая и воняя сладким трупным запахом истлевшей гавайской рубахи, впёрся и встал алкотурист. Насмерть!
- А вот тебе и конфликт. - сказал сам себе Греков. Он представил, как медленно, по-молодецки широко, отводит правую руку для удара и с богатырским хэканьем лупит по правому, причудливо загнутому уху алкотуриста. Раздаётся отчётливый всплеск оплеухи, и обладатель причудливо загнутых ушей замечательно валится на мраморный пол Улан-Баторского аэропорта Буянт Уха.

Греков полюбовался получившейся картинкой и подумал: - И вот тогда я к своей Танечке, к своему солнышку, на пятое сентября, никак не попадаю. А попадаю я в Улан-Баторскую кутузку! - он мысленно скрутил из пальцев аллегорическую фигуру и, глядя в заплывший жиром третий шейный позвонок алкотуриста, злорадно прошептал:
- Вот тебе… не дождёшься!

Но видно недостаточно тихо прошептал. Потная спина тут же развернулась, и на Грекова величественно глянуло кристаллически чистое, самородное хамство. Греков вежливо улыбнулся и сказал ей: - Погода-а-а… ну, прям Евпатория! А в Москве дожди, представляете?..

Когда Греков уже готовился опорожнить свои карманы на полку сканера, сотрудник досмотра окликнул удаляющегося алкотуриста: - Крутоярский!.. - и помахал ему оставленным смартфоном. Тот охнул и поспешно вернулся.

- Крутоярский!… - с сарказмом подумал Греков. - Ну, конечно… не Желудкин и не Попрошайкин, а целый Крутоярский! Спасибо, что не Македонский!

Греков равнодушно прошагал мимо витрин дьюти-фри, достиг уютных кресел зала ожидания и повалился на первое свободное место. Наконец-то он оказался в относительном одиночестве, без этого суетного и давящего своим равнодушием социума, без алкотуриста Крутоярского-Македонского, без охочих до проездных документов служителей аэропорта…

(с)олдшуз

[Ander A]

"Когда Греков уже готовился опорожнить свои карманы на полку сканера, сотрудник досмотра окликнул удаляющегося алкотуриста: - Крутоярский!.. - и помахал ему оставленным смартфоном. Тот охнул и поспешно вернулся." (с)- вот тут могучие сомнения зародились в пластах моего проснувшегося, но еще не встрепенувшегося сознания, словно легли на стальной серебристый блеск нержавейки карнавальные узоры побежалости...
Хех, маловероятно, что сотрудник досмотра запомнил фамилию прошедшего человека, уже забравшего свой паспорт и отошедшего дальше, выкрикнул ему в спину фамилию( что не очень вежливо). И уж тем более странно, что однозначно идентифицировал владельца телефона: при прохождении контроля создается такой поток лиц и такая плотность движения тел, что внимание сотрудников рассеивается. Максимум, на что они способны - крикнуть в спину: " Гражданин! " или "Сэр!"

[олдшуз]

Сообщение от Ander A

маловероятно, что сотрудник досмотра запомнил фамилию прошедшего человека

эт же монголы) у них память на сложное натаскана. что им какой-то крутоярский, когда нужно запомнить и выговорить: - Зоаригтбаатар или Оюунчумег)
вообще-то вы правы, надо переделать и заставить гг по другому узнать фамилию алкотуриста. спасип)

[олдшуз]

Глава вторая


Греков уютно опёрся левым локтем на рюкзак, поёрзал по креслу для пущего комфорта и, убедившись, что лучшей позы он изобрести не сможет, достал смартфон. Он включил будильник, затем вызвал из подкорки образ Тани и отключился. Этому пришлось научиться. Греков не мог, не смел думать о ней между делом, имея в голове хотя бы крошечную часть обыденного мира, оскорбительную текучку малых и больших дел. Было недопустимо, чтобы в его голове сновали туда сюда посторонние, которые, ему так казалось, могли подглядывать в замочную скважину его души. Ведь тогда вся святость и трепетность их с Таней отношений автоматически теряла статус и уподоблялась похабной интрижке с закосом на любовь. Да, что там говорить, даже слаженность многоголосья основополагающих инстинктов и рефлексий Греков давил силой всего лишь одного, недавно благоприобретённого, но могучего инстинкта. Инстинкта безусловного растворения и врастания его души в душу идеальной женщины по имени Татьяна.

- Господи!.. Как же хорошо, что у меня есть сестра! Тысячу раз спасибо маме, что не поддалась на скулёж жизненных обстоятельств и на аборт не решилась. Каким-то метафизическим материнским острым зрением пронзила она, ставшее вдруг послушным время, и увидела простенький сюжет, о том, как её повзрослевшая дочь выходит замуж, и рожает ей внука, к слову сказать, самого, что ни на есть охламона. Охламон учится в школе, там бедокурит с завидным постоянством, а его педагог с таким же постоянством и без устали взывает к родительнице и к педсовету. Муж родительницы, к тому времени, давно в полигамных бегах, наставить мальца некому и вот…

- Нет, но почему я-то? - вопрошал Греков, убедительно колотя кулаком по третьей пуговице от верха своей рубашки в тюремную шотландскую клеточку.
- А кто? - проникновенно спрашивала сестра, нервно крутя такую же по счёту пуговицу на своём халатике. - Это даже удивительно! Должна же быть хоть какая-то мужская солидарность. Это же твой брат по гендеру третий год как бегает от бывшей жены, от сына и от алиментов. И, вообще, мы в ответе за тех кого учили. Ведь это же ты его учил? - сестра закатила под лоб глаза, построила на лице снисходительную физиономию уставшего от человеческих глупостей знатока человеческих душ и, явно передразнивая Грекова, процитировала:
- Вася, ты запомни, окружающий тебя мир, есть увеличенная эволюционная модель из учебника “Природоведение” за третий класс начальной школы, где мужчина представлен горбатой испуганной обезьяной с дубиной в руках и в окружении изумительно некрасивых членов его семьи. Более вредоносной книги для потомков я не встречал! Зато, как замечательно, эзоповским языком, сказал про мужчину Горький Максим, который вовсе Алексей, к тому же Пешков: - Над седой равниной моря гордо реет буревестник!..
- Да? Что-то не припомню… - неуверенно заметил Греков.
- Было, было… заверила его сестра и продолжила, потрясая в воздухе рукой: - Свобода, Вася, свобода! Только она является непреложным условием гармоничного развития индивидуума с энергией Ян…
- Да, но ведь мы тогда были не совсем трезвы и, к тому же, я имел ввиду совсем другое. - растерянно оправдывался Греков.
- Да, может ты и про другое, только Вася про это самое… Так что иди, брат мой, замаливай грехи блудословия...

- Вон она… - племянник Вовка нехотя махнул головой, и Греков обомлел. Всё то прекрасное, что за свои тридцать пять с хвостиком он видел, ощущал, слышал, а также мысленно представлял, померкло. Тусклыми и неинтересными показались ему теперь изыски своей памяти, своего и чужого воображения. Ведь они все, как один, были лишены самого главного. Того, что отличает законченную красоту от всех остальных потуг на эстетическую идеализацию. В этих потугах всегда не хватает какого-нибудь яркого изъяна, неуловимо созвучного всей драматургии образа. Это, как если, в сочетание благородных ароматов мандарина, кардамона, розового перца и жасмина вдруг капнуть горькой ноткой полыни. И вот вместо цветочного приторного кокетства, вместо наивного сладковатого попурри, вскурится и взовьётся дымком джин из флакончика; потянется шлейф прозрачно-зелёного дыхания степей, обожжёт терпким, запретным вкусом приворотного зелья... и это уже, ребята, будут не просто духИ… это будет сама страсть… тёмная полукриминальная, переходящая в свирепую, вечно голодную похоть...
У Татьяны Николаевны Поморцевой, классного руководителя пятого «А» класса, такой недостаток имелся. Был немножко великоват чувственный, чуть вздрагивающий в постоянном предвкушении улыбки, ирландский рот. Таким ртом хорошо независимо-лукаво улыбаться на средневековой площади Дублина и лихо, деревянными звонкими башмаками, выбивать из брусчатки мостовой хулиганистый степ под истерику визгливой ярмарочной скрипки и под тягучий вой ирландской волынки…

- Это даже хорошо, что вы не папа Володе, а дядя. - выговаривала своим замечательным ирландским ртом Татьяна Николаевна. - С родителями моих учеников очень тяжело общаться. Критику воспринимают, как оскорбление. - чудесные светлые брови Татьяны Николаевны скорбно поползли к переносице, отчего её красота стала ещё севернее и строже.

Греков сидел за первой партой и слушал её голос, который радостным эхом странно отдавался у него в голове; смотрел как она сидит за учительским столом - гипертрофированно выпрямленно, невесомо и, казалось, что если сейчас вдруг выбить из-под неё стул, она будет сидеть на воздухе, как ангел на облаке...

Чтобы вконец не оробеть и выдержать этот напор красоты без вреда для психического здоровья, Греков ясно представил себе, как Татьяна Николаевна будет выглядеть лет в семьдесят. Блестящие живые глаза посмеиваются из-под набрякших отечных век, персики щёк обвисли аккуратными мешочками, чуть скукожились и заштриховались мелкими морщинами, а её чудный ирландский рот поблек губами, мило сморщился и слегка загнулся подковой книзу...

Греков не выдержал и улыбнулся неожиданному превращению молодости и красоты в симпатичную старость. Но улыбнулся не к месту, потому что Татьяна Николаевна удивлённо дёрнула бровями и продолжила уже с некоторым напором: - Понимаете, в классе нет коллектива. Дети существуют какими-то мелкими удельными княжествами - по два, по три человека. И отсюда эти постоянные мелкие конфликты, драки...
Греков спохватился и, придав своему лицу сосредоточенно-сочувственное выражение, стал слушать и впитывать. Впитывать этот пустой, залитый сентябрьским солнцем класс со всей его атрибутикой насильного запихивания среднего образования в детские головы. Впитывать казённые стены, унылые ряды парт, укоряющие изображения настенных классиков. И, конечно же, впитывать Татьяну Николаевну Поморцеву с её прелестным провокативным обликом училки, с её смешными педагогическими заботами, с её игрушечными, абсолютно недейственными, воспитательными приёмчиками, которые выдумали хорошие, но ужасно далёкие от народа люди...
Впитывать, то он впитывал, но вывод из всего этого впитанного получился по-верблюжьи простым: - Чего бы мне это не стоило, но мою будущую жену будут звать Татьяна. Может быть для этого я совершу преступление, может мне придётся отбивать её у мужа и ещё у десятка конкурентов, может мне придётся поступить на работу в эту школу учителем географии или дворником, но мою жену будут звать Татьяной Николаевной Грековой. Это так же верно, как то, что наша Земля летит в космосе со скоростью 30 километров в секунду.

- … Вот что мне в этой ситуации делать? Я бьюсь одна! - Татьяна Николаевна чуть наклонила свою прекрасную голову, отчего её каре ярко соломенного цвета качнулось и показало, что это, всё таки, причёска, а не специальный головной убор, сделанный из чистого золота, призванный поражать и обольщать. Она картинно развела в стороны свои гибкие изящные руки и посмотрела на Грекова исподлобья. Исподлобье тоже было восхитительным, и Греков, из-за этого, никак не мог сконцентрироваться, собраться внутри себя и определиться: что же ему, чёрт возьми, делать-то? А делать что-то надо было... причём немедленно. Предпринимать какие-то радикальные шаги, предлагать что-то оригинальное, поражать интеллектом и грубой физической силой, всячески демонстрировать презрение к смертельным опасностям и лезть вон из своей геологической, дублённой экспедициями кожи...

В принципе, Грекову всё было ясно. Девочка получила в наследство прайд запущенных, в коммуникативном смысле, деток. Директору, завучу и родителям плевать на эту ситуацию с высоты птичьего полёта. Педагогическая наука что-то невнятно мычит об относительно устойчивых взаимосвязях между явлениями и объектами воспитания. А девочке не наплевать, она страдает. И это хорошо! То есть, конечно плохо, что страдает, но хорошо, что об этом теперь знает Греков, и у него появился шанс завоевать эту женщину без физического устранения мужа и возможных конкурентов.
Додумав эту удачную мысль, Греков решительно хлопнул по парте ладонями и сказал:
- Значит так!.. Суду всё ясно! Предлагаю открыть второй фронт и объединить усилия. Родительский комитет есть?
- Есть… и чат есть… - растерянно ответила Татьяна Николаевна и быстро-быстро захлопала ресницами. - Да, всё есть… а толку?
- Толк будет! Что ж мы с детьми не справимся… У меня в партии было три казаха-рабочих, две семьи монголов, три ленивейших верблюда и пять злых лохматых лошадей, сидя на которых в тринадцатом веке было завоёвано, между прочим, полмира! К тому же, монголы с казахами, это, знаете ли, сочетание так себе... примерно, как палестинцы с евреями. И ничего, все вместе три месяца по пещерам, да по расщелинам штаны рвали, никто никого не убил и даже не покалечил. Только один раз мне пришлось на три дня отлучиться, и как на грех, в это самое время, произошло нападение «ниндзя»… не японских, конечно… так в Монголии называют нелегальных золотоискателей. Чистые бандиты! И что вы думаете? Как родную маму, плечом к плечу монголы с казахами защищали лагерь! Хорошо ещё, что у них был небольшой арсенал - два охотничьих ружья и ящик тротиловых шашек.
Татьяна Николаевна недоуменно посмотрела на расходившегося Грекова и робко поинтересовалась: - Что ж вы нам предлагаете в Монголию ехать?
- Зачем так далеко? Для начала устроим однодневку в Малиновое ущелье. Это ж прописная истина - совместное преодоление форс-мажора роднит и сплачивает людей, лучше прямого переливания крови. - авторитетно заявил Греков. - Конечно, нападение ниндзя не обещаю, но кровавые мозоли, стёртые пятки и крепатуру, то есть ломоту в мышцах, обеспечу.
- Да нас же родители распнут, а директор уволит с волчьим билетом. Меня ж после такого и в посудомойки не возьмут. - испуганным шёпотом предсказала Татьяна Николаевна. Только сейчас Греков определил цвет её глаз. Он опрометчиво и жадно заглянул в эту трепетную зелёную воду и, не удержавшись, скользнул туда в изумрудную Вселенную, в этот мерцающий свет чистоты, свежести и этического женского здоровья.
- Не распнут. - твёрдо сказал Греков, наблюдая, как отражённый в её глазах маленький зелёный Греков забавно открывает рот. - Родителей я беру на себя. А на вас тематическое обеспечение похода… ну, там что-нибудь вроде: - « Природа нашего края» или «Геологические особенности строения предгорий Малой Свияжской внутренней гряды». - он замолчал. Татьяна Николаевна смотрела на него с огромным сомнением.
Тогда Греков встал и добавил: - А для затравки, я продемонстрирую вашим подопечным свою коллекцию минералов. Довольно эффектная штука. Неподготовленных убивает наповал и заставляет собирать камни до гробовой доски. Когда у вас классный час?..

(с)олдшуз

[Ander A]

Сообщение от олдшуз

Греков уютно опёрся левым локтем на рюкзак, поёрзал по креслу для пущего комфорта и, убедившись, что лучшей позы он изобрести не сможет, достал смартфон. Он включил будильник,

Очень близко стоят два "он". Первое лучше убрать.

Добавлено через 3 минуты

Сообщение от олдшуз

Глава вторая
Было недопустимо, чтобы в его голове сновали туда сюда посторонние,

туда-сюда

Добавлено через 6 минут

Сообщение от олдшуз

[B] Г.

- Господи!.. Как же хорошо, что у меня есть сестра! Тысячу раз спасибо маме, что не поддалась на скулёж жизненных обстоятельств и на аборт не решилась. з

Мне кажется, что " и не сделала аборт"- будет лучше, потому что "решаются" - родить, а аборт именно делают.

[олдшуз]

да, спасип Андер) все три ваших замечания - абсолютные косяки... как я мимо них тысячу раз прошёл - уму непостижимо)

[Регина Эфа]

Занятная вещица.
Читатель жаждет продолжения, развития сюжета и тыр-пыр.
Антиресуюсь, скока вешать в граммах всего глав?

[олдшуз]

Сообщение от Регина Эфа

Занятная вещица

да, спасип, Регина) всего двадцать глав... чёт понесло меня.
кстати, приятно видеть здесь читателя-женщину. я бы даже сказал полезно... нет не так... - выгодно! как бы это оскорбительно для вас не звучало, но женщины-потребители мужского текста - эт предмет изучения). как правило, читатель подсознательно отождествляет себя с гг, следуя по перипетиям и извивам предлагаемого сюжета. как это происходит с женсчинами, если гг - мужик... непонятно( а это для афтара очень важно, т.к. слухи о бешенных заработках на женских любовных романах - тревожат мою меркантильную природу) и познать "что думают женщины"(с) - эт прямой, без остановок, путь в бестселлеры. и если вы оставите здесь пару чисто женских комментов по поводу и без, то я буду считать их мастер-классом)

[олдшуз]

Глава третья


Он понимал, что шансы у него нулевые. Внешность, статус, материальная состоятельность... - все эти его характеристики потенциального жениха мало чем отличались от характеристик, к примеру, бомжа. Родительскую двухкомнатную квартиру Греков уступил сестре, а свою как-то не заимел. В качестве базы, где он держал личные вещи и жил во время вынужденных безработиц, Греков снимал у знакомого гараж в промзоне. Денег в банке особых не наблюдалось, да и статуса у него никакого не было. Мотался вольным стрелком по коммерческим геологоразведочным экспедициям, благо опыта и знакомств в сфере добычи полезных ископаемых приобретено было немало. А уж про свой облик он и сам говорил: - Самая лучшая одежда - камуфляж. Дёшево, практично, честно!
Поэтому, с виду, он был похож на отставного вояку, возвращающегося домой с войны в Сирии. Лицо с резкими вертикальными морщинами, худое и выветренное до черноты. Глубоко посаженные глаза, казалось, посверкивали настороженно и свирепо. Жилистая фигура в песочном камуфляже, а на ногах высокие грубые ботинки того же охряного цвета.
Но был, был у него козырь, держал он в руках эту карту. Пока не афишировал, не светил её, прятал. Скрывал, но чувствовал, как иногда предательски менялось его лицо; как глаза, эти два преступника, беззастенчиво, по-хамски, раздевали до нитки; как просились на язык даже не слова, а какие-то песни, да даже и не песни, а соловьиные экзальтированные трели, с коленцами, с неожиданным раскатистым щебетом и свистом.

Греков был влюблён! Влюблён восторженно и чисто, тяжело и смертельно!
Влюблённость - это, как ветрянка. Переболел ею в нежном возрасте и всё… живи дальше, радуйся, крути романы, расставайся, затевай брачные отношения, размножайся, разводись, опять наступай на самый подлый садовый инструмент… Тебе можно. У тебя иммунитет! Но не дай бог, если не переболел. Спустя годы, будучи трижды половозрелым, состоявшимся, небрежно и начерно живущим… обязательно подцепишь эту заразу, потеряешь разум, будешь взрослой нелепой фигурой маячить под окнами и блеять дрожащим тенорком:
- Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон…

На следующий день Греков написал пост и выложил его в родительском чате. Пост народился в страшных мучениях и был тщательно, с десяток раз отредактирован. Так как автор постоянно вылетал из пафосной агитационной колеи и плюхался в привычное канцелярское болото экспедиционных отчётов и бесстрастных служебных фразеологизмов.

- Друзья! Товарищи мамы и товарищи папы! - писал Греков. - Дозвольте слово молвить холостому, бездетному, но кровно заинтересованному, со свежим взором незамыленным и без этой сумасшедшинки в голове, называемой любовию родительской. Мой племянник, Владимир Гришин, имеет честь влачить жизнь, взрослеть и потреблять абсолютно бесполезные в обычной жизни знания рядом с вашими замечательными детками, которые есть грядущее нации. И, к моему прискорбию, грядущее жутковатое.
Ведь, что есть такое современный пятиклассник? Несчастное, обездвиженное школьным катехизисом существо, которое нервные домочадцы любят истово, а между приступами любви, старательно и скопом забивают его по шею в грунт третьей категории. Но это ладно, плевать они хотели, наши детки, и на истовую любовь, и на грунт третьей категории. Не в этом дело.
Современные городские дети - дети особые. Это они, незнакомые с естественным зелёным цветом окружающего мира, через пятнадцать-двадцать лет, рьяно и планомерно продолжат одевать планету в асфальтовую скорлупу. Это они станут возводить пёстрые острова из мусора в Тихом океане и плодить толстый культурный слой из синтетического дерьма, от одного только вида которого, через тысячу лет, будут дыбом вставать волосы на голове у будущих археологов.
Да, надо признать, что наши детки являются эволюционными инвалидами с неестественно односторонним мироощущением. Они искусно, на раз-два, проходят все уровни компьютерной хардкорновой потехи в духе зомби-апокалипсиса. Они знают, как обойти родительский контроль на андроиде и как быстро раскрутить свой аккаунт в Тик-Токе. Они с блеском исполнят на рояле «Итальянскую польку» Рахманинова, закрутят со штрафного в «девятку» и сконструируют на английском фразу: - Что касается меня, то я предпочитаю чизбургеры.
Но кто из них, скажите мне, пожалуйста, сможет развести костёр из отсыревших веток, отличить мирного ужа от ядовитой гадюки, смертельный болиголов от съедобного морковника, и наползающий градовый шторм от обычной дождевой тучи?
Кто сориентируется на местности без компаса, остановит носовое кровотечение и без бригады скорой помощи спасёт подавившегося человека? КТО???!!!
Кто этим всем будет заниматься, когда пробьёт час икс, когда наклюнутся яйца в кладке страшного зверя Ы и полезет на человечество закономерный дарвинистский кошмар? Откуда появятся надёжные крепкие люди, которые будут спасать постапокалипсное человечество и которые будут знать, как грамотно распорядиться теми ресурсами, что каким-то чудом останутся после нас?..
Я к чему тут расцицеронился? В тридцати километрах от нашего города расположилось урочище «Малиновое ущелье». С точки зрения любого диванного сидельца - скукотища… камни, колючие заросли, ледяная бегущая вода и тотальная бесприютность. Но…
Природе Малинового ущелья есть чем похвастаться. Сотни видов представителей флоры и фауны, из них десятки краснокнижных персонажей, можно наблюдать в естественной среде обитания. А потрясающие виды осенних гор, за которые любой художник-пейзажист продаст душу Минприроде России? А камни? Эти, так называемые, «слёзы Плутона» - полудрагоценные останки залётных гастролёров-астероидов - просто валяются под ногами. Кровавая яшма, зелёный в крапинку авантюрин, горный хрусталь, ониксы… Сила камней лечит городские соматические недуги, духовную немочь и модное эмоциональное выгорание.
Я, как профессиональный скиталец, как обладатель геологического молотка и значка «Почётный геолог» II степени с бланком и футляром, являюсь соавтором и соруководителем однодневной познавательной экспедиции по маршруту г. Энск - урочище Малиновое ущелье - г. Энск. Вторым соруководителем акции является всем известный кормчий 5 «А» класса Татьяна Николаевна Поморцева.
В качестве полноценных участников вышеозначенной экспедиции приглашается весь состав учеников пятого «А» класса. Категорически НЕ приглашаются родители учеников во избежание нытья мамаяусталхочупитьестьполежать и прочих педагогических протрузий.
С некоторым напряжением жду реакции аборигенов, равно, как в виде практических вопросов, так и вполне предсказуемых проклятий.
С уважением, Греков.

… - Ну, и что вы своим постом добились? Всеобщей ненависти? - Татьяна Николаевна оторвалась от журнала и насмешливо посмотрела снизу вверх на Грекова. Греков стоял у доски и, заложив руки за спину, наблюдал, как терзают его коллекцию минералов. Кейсы, в которых находились образцы, лежали на первой парте пустые, с удивлённо распахнутыми крышками. Камни ходили по детским рукам, и в классе стоял ровный гул, прерываемый отдельными возгласами: - Зацени, хри-за-лит!.. У меня смотри - жеода с цитрином… как пасть с зубами… прям крокодилья!.. Смотри, смотри… метеорит… чёрный гладкий, зализанный такой!..

- Я считаю, что пора объявлять дату похода. - сказал Греков и рассеянно посмотрел в окно на жёлтые макушки школьных лип. Он прищурился на совсем летнее солнце, затем откровенно, чуть ли не издевательски, полюбовался на подсвеченную естественным светом Татьяну Николаевну и добавил, то ли утверждая, то ли спрашивая: - В это воскресенье… Пока стоит погода, пока дети и родители под впечатлением. И, как говаривал один лучший друг детей: - Промедление смерти подобно…
- Вы что не поняли? - опешила Татьяна Николаевна. - Никто никуда не пойдёт! Потому что пиар-компания была провалена. Вы что не читали чат? Вы, Греков, своим постом разворошили муравейник. Лучше бы вы занялись своим племянником индивидуально.
- А вы что придаёте значение той, чисто женской истерике в чате? Не обращайте внимание. У ваших учеников, кроме мам, есть ещё и отцы. Ну, или люди временно их заменяющие… Как я, например. - снисходительно пояснил Греков. - А если у кого в семье царит абсолютный матриархат, то и это нам на руку. Как правило, у одиноких женщин есть пунктик - воспитание детей без мужчин, но по-мужски. Такие мамочки даже перебарщивают с этим. Так что объявляйте дату, и уж с десяток детишек я вам гарантирую. На первый раз более чем...
- Да? А вот я думаю, что в воскресенье придёт только один ребёнок. И это будет ваш племянник.
- Пойдём втроём. - непримиримо ответил Греков. Притащим оттуда видео сногсшибаемое, запах костра, ощущение единства с природой, романтику, так сказать, горных троп… Путь завидуют! Зато в следующий раз пойдут все, как миленькие. Ведь о чём нам говорит наука педагогика?
- О чём? - изумилась Татьяна Николаевна и даже отпрянула от такой наглой попытки Грекова ткнуть носом её, учителя, в основы педагогического ремесла.
- А педагогика говорит… - назидательно произнёс Греков, подняв указательный палец кверху. - Страх упущенной возможности, в обществе тотального потребления, сопоставим со страхом физической смерти!
- Да-а?!.. Что-то я таких тезисов не припоминаю. - засомневалась Татьяна Николаевна.
- А это не та педагогика, которую вдалбливают студентам в вузах. - небрежно бросил Греков, поглядывая на мелькающие в руках учеников минералы. - Эту педагогику преподают в Горьковских народных университетах. И учителя там соответствующие - мошенники, завистники, психопаты, держиморды и супостаты всех мастей… так называемые санитары каменных джунглей...

Греков нарывался на конфликт. Конфликт ему был нужен до зарезу. Интуитивно он чувствовал, что стандартным конфетно-букетным способом эту женщину ему не завоевать. Наверняка подобные банальные ухажёры намозолили ей глаза. И какие ухажёры? Лучше не знать! Лучше не знать Грекову, что за мужчина нечеловеческой красоты и обаяния, в каких немыслимых одеждах, статусах и харизмах встречает её после работы, и какого цвета ковровая дорожка стелется для Татьяны Николаевны от дверей школы до дверей лимузина. Такой мужчина обязательно должен был быть. Но боялся Греков выискивать подобное. Трусил. Предпочитал действовать с закрытыми глазами и ничего не знать, чтобы не пасть духом.
Тем не менее, рассуждал он просто, как стандартный сценарист стандартных телевизионных сериалов. Чтобы вызвать в Татьяне Николаевне такое сильное чувство, как любовь, для начала нужно вызвать в ней просто сильное чувство. Любое. Вплоть до ненависти. И вот когда образ Грекова уже будет вытравлен у Татьяны Николаевны на подкорке, вот тогда постепенно, методом последовательных трансформаций можно будет подготовиться к тому самому шажочку, который отделяет любовь от ненависти.
Но Татьяна Николаевна на конфликт не шла. Видно было, что её слегка вело от вольных сентенций Грекова; она распахивала огромные, пронзительно зелёные глаза, чуть приоткрывала свой ирландский рот и едва заметно откидывала голову назад, как от толчка.
В это время чёрт, сидевший внутри Грекова, пихал его под руку, хамски подмигивал и предлагал всего один-единственный сценарий дальнейшего развития событий. Греков должен был осторожно, погрузить свои ладони в золотое каре Татьяны Николаевны и, приблизив свой хищный аскетизм лица к её нежному, почти музейному лику, впиться своими губами в длинные взволнованные уста с жадностью умирающего от жажды человека. Затем правой умной рукой - сильной, с бродяжьим загаром и с шершавой базальтовой ладонью - скользнуть из плена её волос на белую тонкую шею, оттуда на округлую женскую спелость плеча, и уже обречённо, по диагонали пасть на сердце, на грудь, на этот источник радиации(от слова «радость»), которая погибель всему мужскому...

Но гнал Греков от себя этого чёрта, и пока откладывал все эти рискованные движения в долгий ящик со скромной табличкой - «Мечты». Настраивал себя на длинный великий пост платонических отношений. На бесконечно-унылый хлёб первого блюда - какого-нибудь жидкого лукового супа - со страстными взглядами на сладкий десерт - нежнейшее суфле «Фу ты, ну ты», на котором искусный кондитер изобразил удивление зелёных глаз, чуть растерянную улыбку и золотое каре...

- Так, ребята… - Татьяна Николаевна постучала по столу карандашом. - Возвращаем образцы коллекции на место. И не кое-как, а чтобы названия на камнях совпадали с названиями на ячейках. Давайте, давайте… живее. Нам ещё составлять список вещей, которые понадобятся нам в воскресенье на экскурсии.

Дети загремели стульями, загомонили и тут же организовали свалку на подходе к первой парте, где лежали распахнутые кейсы.. Кто-то кого-то толкнул, кто-то кого-то ударил, кто-то взвизгнул…
Вдруг раздался резкий свербящий свист. Он истерично заметался в четырёх стенах класса, многократно отразился, усилился и больно ударил по барабанным перепонкам запредельными децибелами. Класс замер. Возле парты с кейсами стоял Греков. Он аккуратно выплюнул изо рта маленький, сверкнувший золотом свисток. Свисток повис на ажурной цепочке и превратился в блестяще-жёлтого жука, который только что устало и сонно жужжа, влетел из заоконной осени в класс и присел отдохнуть на камуфляжной груди Грекова.

- Я, Греков! - он повёл стальным взглядом по лицам опешивших учеников, и медленно выговаривая каждое слово, продолжил: - У меня нет семьи, нет жены, нет детей. Поэтому, я не знаю, что такое жалость. Я страшный для маленьких разгильдяев человек. Я ими завтракаю, обедаю и ужинаю. Я макаю их в кетчуп и жую, выплёвывая ботинки. - он величественно оглянулся на Татьяну Николаевну. Та сидела с прижатыми к ушам руками и испуганно смотрела на Грекова. Он изобразил на своём лице зловещую ухмылку Фантомаса и повернулся к детям.

- Все сели по своим местам. Сейчас ты, ты и ты… - он пальцем указал на трёх учеников. - Соберёте у всех образцы и аккуратно разложите по ячейкам. Остальные сидят и думают, что такое дисциплина, техника безопасности и стоит ли с таким жутким человеком, как я, идти в экспедицию. - Греков качнулся с пятки на носок и, скрипя половицами, пошёл по рядам. - Кто уже подумал, может задавать вопросы.
Тут же девочка, вся чистенькая, прилежная, затянутая в корсет послушания и выученных уроков, подняла руку. Греков остановился и кивнул ей головой. - Представься...
- Шведова Вика. А что такое техника безопасности?
- Ну, в нашем случае, это некая сумма знаний, которая неоднократно спасала человеческие жизни в условиях диких, безлюдных и безводных, населённых кровожадными существами и ядовитыми растениями.
Тут же в другом конце класса поднялся мальчик и сказал: - Максим Першин. А где вы такой свисток купили… звонкий?
- Это не свисток, а прибор ОЗУ-130, подарок горных монгольских пастухов. Расшифровывается, как «Отпугиватель зверей универсальный». 130 — это уровень децибел. Лично мне он два раза спас жизнь. Первый раз это произошло в Сибири, на отрогах Станового хребта, когда я нос к носу столкнулся с медведицей, у которой были медвежата. А во второй раз свисток спас мне жизнь буквально пять минут назад, когда дикая и разъярённая толпа пятиклассников, чуть не затоптала меня и своего классного руководителя. - по рядам прокатился неуверенный смешок.

- А как ваше имя-отчество?
- У меня нет ни имени, ни отчества, ни кола, ни двора, ни машины, ни денег. Я Греков! Тот самый Греков из самого кровавого, самого чудовищного ужастика современности. Помните? Ехал Греков через реку, видит Греков в реке рак…
- А меня в горы, наверное, не отпу-у-устят...
- И меня...
- И меня...
- А у меня в воскресенье, вообще, сестра женится…
- И у меня!
- И у меня!
- А я, вообще, сам женюсь!
- И я!
- И я!

В классе поднялся гвалт. Греков оглянулся. Татьяна Николаевна смотрела на него блестящими глазами, в которых плескалось зелёное бархатное недоумение, которое можно было легко принять за восхищение.

(с)олдшуз

[олдшуз]

Глава четвёртая

Автобус раздражённо лязгнул дверями, содрогнулся включённой передачей и уехал, увозя с собой отмучившихся и вздохнувших с облегчением пассажиров. Удивительно, какой кипиш и бедлам может сотворить из сорокаминутной поездки в маленьком ПАЗике компания пятиклассников-туристов. Особенно, если руководит ими опытный пожиратель километров, непримиримый борец с дорожной скукой и личный враг унылых дачников с лопатами и саженцами. Как только восемь пятиклассников и двое их сопровождающих устроились на задних сиденьях автобуса, Греков достал из громадного декатлоновского рюкзака миниатюрную гавайскую гитарку.

Сначала были выучены и спеты две хоровые туристические песни: «Мама, я хочу домой» и «В турпоходе, бабка...». Спеты добросовестно, с дружным топотом, с молодецким посвистом и гиканьем. Затем на остановке «Мединститут» в салон автобуса ввалились ПВД-шники из секции горного туризма (ПВД — это поход выходного дня) и стало совсем жарко. Родственные души студентов и школьников мгновенно спелись, и в репертуар была добавлена ещё одна туристическая нетленка - «Кто же мне в палатке на морду наступил?». Получилось здорово! Автобус ревел на подъемах, салон дрожал стёклами, дачники крестились и невольно учили разухабистые тексты песен.

Татьяна Николаевна не сразу вышла из образа школьного наставника, не сразу выпустила из рук долото, которым отсекала всё лишнее от одиннадцатилетних человеческих заготовок и не сразу скинула ярмо коренной тягловой скотинки, проливающей кровь и пот на ниве среднего образования.
Минут пять она неодобрительно посматривала на исступлённую самодеятельность Грекова. Следующие пять минут она неуверенно перекраивала своё лицо, ища себе новый, приличный случаю, облик. А ещё через пять минут, она пятиклассницей азартно подпрыгивала на сиденье, хлопала в нужных местах ладошами, пела и хохотала также радостно, как вырвавшийся из земляной ямы кавказский пленник или, как человек с диагнозом «гебефреническая шизофрения»...
А уж когда в автобусе появились студенты, то её трогательный старенький джинсовый костюм, озорная бейсболка, натянутая на золотистое каре, свежая зелень глаз и длинная очаровательная улыбка, помогли ей на целых полчаса стать Мисс Автобуса Энск — Альплагерь. В перерывах между песнями и хохотом, она очень мило и прилично кокетничала, задирала студиозов-медиков, называя их карликовыми Гиппократами и грозилась провести следующую экскурсию для своих подопечных в медицинском институте. Студенты отвечали, что всяк входящий в медвуз попадает туда только через анатомический театр. Так что, мол, добро пожаловать…
Греков короткими репликами удачно заполнял паузы и своей лезущей в глаза хищностью реял над ситуацией, пресекая чересчур игривое развитие, пока ещё дружеских пикировок. Татьяна Николаевна благодарно на него поглядывала и чувствовала беспрецедентную вербальную свободу…

Чтобы попасть к урочищу «Малиновое ущелье», надо было пронзить насквозь территорию дома отдыха «Подгорный». Пять мальчиков и три девочки, в одежде ярких попугайных цветов, с рюкзачками за спиной и с хорошенькими настороженно-заинтересованными мордашками выстроились перед Грековым в шеренгу. Лишь племянник Вовка выделялся своей снисходительной миной. В Малиновом ущелье он неоднократно бывал с Грековым и теперь высокомерно поглядывал на одноклассников.

- Слушай сюда, команда! Повторять не буду. На всём протяжении маршрута развиваем косоглазие. Один глаз - на красоты природы, другой - на меня. Не отставать и всё время контролировать присутствие своих товарищей. Предупреждаю, что в ущелье орудует банда «йети». Воруют из рюкзаков зазевавшихся туристов еду, а иногда и самих туристов. Боюсь даже представить, что они с ними вытворяют.
Греков сделал зловещую паузу. Команда приоткрыла рты и перестала дышать.
- Ясно что… - солидно произнёс в полной тишине Вовка. - Насилуют!
- Вова! - поразилась ошеломлённая Татьяна Николаевна. - Ты что говоришь?
Греков откашлялся и довольный произведённым эффектом, продолжил: - Был случай прошлой весной. В ущелье отправилась семья туристов — папа, мама и маленький сын. Вели себя безобразно. Рвали охапками тюльпаны, оставили после себя бытовой мусор — пустые банки из-под консервов, полиэтиленовые мешки и пластиковые бутылки. Также, убили одного желтопузика, разорили два фазаньих гнезда и налили воды в сурковую нору. Пропали всей семьёй. Поиски ничего не дали. Так что, мотайте на ус!
Воцарилось молчание. Татьяна Николаевна безуспешно пыталась построить на лице ироничную улыбку. Дети испуганно осматривались по сторонам. Племянник Вовка уничтожающе поглядывал не только на сверстников, но уже и на Татьяну Николаевну.
- Значит так… - скомандовал Греков. - Двигаемся в таком порядке: впереди за инструктора идёт Владимир Гришин, затем основная группа, замыкающая - Татьяна Николаевна. Я продвигаюсь параллельным курсом и наблюдаю со стороны. Вперёд!
Маленький отряд прошмыгнул под металлической аркой с названием дома отдыха и спешно двинулся по центральной аллее. Ветра не было. Совсем. Ночной холодный воздух, спускающийся с вершин, уже весь истёк, а дневной ещё не нагрелся, чтобы начинать своё восхождение.

Двадцатый день сентября был сух, прозрачен и торжественен. Всё было готово к церемониальному маршу. Вдоль аллеи застыли войска. Гренадёрами торчали тополя, молодые дубки источали бравый банный дух и коммунистическим алым цветом ягод топорщился колючий боярышник. Золото и киноварь! Помпезность летних побед и терпкий запах осенних фанаберий бабьего лета с горьким привкусом грядущих утрат!..
Казалось, вот прямо сейчас, из-под кроны этого боярышника, шагнёт вдруг на середину аллеи какой-нибудь разудалый куст барбариса, со взъерошенной фиолетово-красной листвой и весь парадно перевитый аксельбантами цепкой ежевики.
- Товарищ Верховный Геолог Российской Федерации! - рявкнет он, обращаясь к Грекову, и чёрно-синие медальки ягод, кислые, как желудочный сок язвенника, качнуться на его праздничной груди. - Неограниченный контингент увядающих войск осенней биосферы Северного полушария на предзимний церемониальный марш построен!..
Греков поднял голову. Сквозь поредевшие кроны тополей сочилось небо цвета лазурита.
- Причём, лазурит байкальский. - отметил про себя Греков. - Потому что бадахшанский более тёмного насыщенного цвета. А байкальский он вот такой, как это утреннее осеннее небо.
Он легко представил себе минерал лазурит - каркасный алюмосиликат, в прохладную голубизну и с легкомысленными облачками белого мрамора. Не опуская головы, Греков украдкой скосил глаза на своих подопечных. Дети шли цугом и были похожи на гигантскую ярко-пёструю сороконожку, хлопотливо перебирающую короткими лапками. Татьяна Николаевна изящно продвигалась пружинистой иноходью и смахивала на ладную монгольскую кобылку. У Грекова была такая под седлом. Выносливая резвая и такая косматая, что хоть косы заплетай. Бегала изумительной, по-дамски раскачивающейся, и не смотря на вечно дикий, растрёпанный вид, аристократической иноходью. Но, правда, и злая была, как цепной пёс… всё пыталась вывернуть морду и ухватить зубами за коленку. Постой, как её звали? По-монгольски как-то... Аюн, что ли? Точно, Аюн!

- Эй, братан! - откуда-то справа просипел знакомый приблатнённый призыв. Греков повернул голову. В стороне от аллеи, в беседке заросшей шиповником, который лаково блестел кровью спелых ягод, расположилась компания мужчин известного пошиба. Из тех, кто найдёт способ опьянеть и в колонии строгого режима, и в безлюдной Голодной степи, и на космической орбитальной станции. Дети Бахуса! Один из них спешил сейчас наперерез Грекову и махал рукой.
Грекову стало досадно, что такой редкий, в своей безмятежности, сентябрьский денёк, стал прибежищем для зловонной струи жёсткого похмельного смрада и откровенного вымогательства, которым тщательно маскируется режущий душу стыд.
- Братан, извини… Одолжи сотку, а...Трубы горят, как мартеновские печи. - «братан» Грекова оказался тщедушным алкоголиком в демисезонной несменяемой одежде с чужого плеча и в тюремных наколках на открытых местах кожного покрова. Греков вдруг обиделся, что вот он, такой весь положительный, с высшим образованием, на загородной прогулке с женщиной мечты, вдруг сейчас остановится, кряхтя снимет с плеч тяжеленный двадцатикилограммовый рюкзак, станет расстёгивать, шарить по карманам, откупаться от трясущегося порока мелочью… И всё это на виду у чистой, девятьсот девяносто девятой пробы, Татьяны Николаевны…
- Извини… - бросил он на ходу. - Получку задержали, сам на сухарях…

Чтобы достигнуть водопада «Бедная Лиза» - конечной точки экспедиции - надо было перемахнуть через Свежу. Её можно было перейти вброд. Вода по-осеннему спа́ла и не доходила до колен, но на противоположных, в этом месте, скальных берегах, были забиты крюки для верёвочной переправы. Греков помнил, как ещё отец навешивал на них снаряжение, и как над весенней ревущей водой карабкался по тросу маленький Греков на тот берег… туда, к «Бедной Лизе», которая сменилась потом и плато Лаго-Наки в Адыгее, и киргизским ущельем Иссык-Ата, и горными озёрами приполярного Урала...

Осенний день короток, поэтому надо было действовать быстро, как на соревнованиях по туристскому многоборью. Перейдя реку несколько раз вброд, благо он был в тяжёлых горных «вибрах», Греков наладил типовую верёвочную переправу и навесил на неё комбинированную обвязку. К ней прицепил тонкий репшнур. Затем подошёл к Татьяне Николаевне и демонстративно смерил её взглядом.
- Значит, задача такая. Я сажаю ребят в обвязку на этом берегу, вы отстёгиваете их на том.
У неё дрогнули губы, она жалобно посмотрела на Грекова и запинаясь пролепетала: - Это мне что, по воде... на тот берег… как вы? - при этом Татьяна Николаевна растерянно посмотрела на свои белые непорочные кеды.
- А-а-а… вы, наверное подумали, что я человек-ледоруб... железный и тупой. - саркастически произнёс Греков. - Это, конечно, вполне вероятно, но я точно не садист. - он вдруг нагнулся, обхватил её одной рукой за талию, другой под колени, и не успела Татьяна Николаевна ойкнуть, как оказалась у него на руках.
- Идите в горы! - сказал про себя Греков, с драгоценной ношей ступая в ледяную воду. - Если вы только что познакомились, влюбились и не знаете, как сломать возникшую между вами мощную стену страха первого прикосновения, идите в горы! Только там, всего за один день, вы познаете запах своей возлюбленной, ощутите на своей щеке жар её дыхания, почувствуете на своей коже электрический удар прикосновения её слабых пальцев. И осуществится ваше первое объятие, пусть по естественным, поддерживающе-вспомогательным причинам, но с тактильным восторгом рук, когда через одежду, с помощью воспалённого воображения, вливается в вас знание устройства её тела… Идите в горы! Ходите в горы! Острые камни, бегущая с ледников вода, узкие, над пропастью тропки и едкий дым костра помогут вам и не отдадут вас на растерзание вашим комплексам, правилам паркетного этикета и прочей вассермановщине...

Переправа прошла штатно. То есть, с трусливыми повизгиваниями ещё не переправившихся, с покровительными воплями тех, кто уже стоял на другом берегу, с улетевшей в воду детской бейсболки, с просьбами прокатиться ещё…
С первыми двумя учениками, Татьяна Николаевна возилась долго. Закусив губу, она напряжённо выбирала репшнур с визжащим живым грузом, путалась в карабинах и во время переправы помогала детям отчаянной жестикуляцией и тревожным лицом. Но очень быстро освоилась, расслабилась, а потом разгорячилась и вошла во вкус. Это означало только одно - Татьяна Николаевна поверила Грекову окончательно и бесповоротно. Поверила, что любое его движение, замысел и приказ глубоко оправдан и многократно успешно опробирован.
- Команда! Слушай приказ! Сейчас все, вместе с Татьяной Николаевной заберутся вон на тот склон. Там, пока ещё уверенно, работает мобильная связь. Больше такой возможности не представится. Отзвонитесь родителям во избежание инфарктов и психологических расстройств. А я пока переоденусь в сухое. - сказал Греков и скрылся за за огромным валуном, торчащим из облепиховых зарослей.

Он снял и повесил на колючих ветках мокрые штаны, поставил на валун промокшие «вибры» и достал из рюкзака сухую сменку. Место было потаённое, с тропы непросматриваемое, и можно было оставить здесь обмундирование, чтобы не тащить с собой лишних три килограмма мокрого тряпья.
Сквозь ветки было видно, как карабкались по склону пёстрая «сороконожка» и «монгольская кобылка». Греков привалился к поросшей рыжим лишайником поверхности камня и стал подсматривать за Татьяной Николаевной с внутренними физиологическими вибрациями завзятого вуйариста. Она была, как на ладони. Её ловкое молодое тело двигалось раскрепощённо и бесстыдно. Непристойно и притягательно поднимало и ставило ногу, греховно и лакомо нагибалось, поворачивалось в сторону Грекова, смеялось, и что-то беззвучно говорило своим длинным, предосудительно-возбуждающим ртом. Затянутая в скромную поношенную серую джинсу́, Татьяна Николаевна распаляла Грекова с такой силой, как будто полуголой стриптизёршей крутилась перед ним на шесте…